Черный ворон
Шрифт:
«Одесса-Ленинград» вокруг Европы.
– Теплоход отходит двадцать восьмого мая, – сказал Шеров. – Варна-Стамбул-Афины-Неаполь – Рим – Мальта – Марсель – Барселона – Лиссабон – Гавр – Париж – Гавр – Лондон – Копенгаген – Гамбург – Стокгольм – Хельсинки – Ленинград. Всего двадцать четыре дня. Придется тебе сдавать сессию досрочно. Впрочем, у тебя почти месяц на подготовку. Потом можешь отдыхать на свое усмотрение. Раньше пятнадцатого августа я тебя не жду. А это твои отпускные.
Он протянул ей еще одну пачку.
Таня положила деньги и все остальное на подушку, выпрыгнула из постели и закружилась по
– Папик, хочу шампанского! – смеясь, заявила она.
– Что ж, прошу в гостиную. Потом переодевайся, собирай вещички, и Джаба отвезет тебя к матери. Поживешь пока дома.
– Так надо?
– Так надо. Пошли пить шампанское.
V
Павел Чернов, Малыхин и крепкий белобрысый усач млели на брезентовых шезлонгах на белом галечном берегу возле облепиховой рощи и смотрели на грязно-молочные воды пограничной реки Пяндж, с равномерным шумом проносящиеся перед ними.
– Все же благодать тут у вас, капитан Серега, – громко, перекрывая шум, сказал Павел. – Воздух свежий, вроде и жара за тридцать, а незаметно совсем – ветерок. Зелень какая-никакая.
– Летом оно ничего, – согласился усатый. – Туристочки-альпинисточки, Гармчашма с ваннами, танцы на веранде. А зимой – хоть волком вой. Холодрыга не хуже Сибири, ветрище, как в трубе. Халатники – и те по своим кибиткам сидят, носу не высовывают. Солдатушек в наряд поднимать – так сердце кровью обливается... Эй, Сидоров, шевелись давай, а то командир от жажды дохнет!
К ним шустро подбежал солдатик в шортах и поставил у ног каждого по уже откупоренной влажной бутылке пива из тех, что охлаждались в ледяной воде у края речного берега.
– А на фига ж вам тут, Серега, . стараться? – подал голос Малыхин. – Кому на хрен нужна такая граница и такая заграница?
– Большому начальству, кому ж еще? Даже местные, из отряда, понимают – когда у чечмеков Навруз или еще какой праздник, предупреждают, чтобы не препятствовали воссоединению, так сказать, семей. А тут все друг другу родственники – вот и гуляют туда-сюда. Это только нашему брату, русскому, нельзя. Один шоферюга в Поршневе напился, полез в Пяндж искупаться, вылез не на том берегу, так домой возвращался через Кабул, Москву...
– Хорошо еще, что не через Магадан, – вставил Малыхин.
– Это вполне мог бы. Какая-никакая, а граница. Не балуй.
На другом берегу к самой реке подкатил армейский джип. Из него вылезли трое афганцев в шароварах и круглых шапках в сопровождении смуглого вислоусого офицера в белой форме. Заметив людей, сидящих в шезлонгах, афганцы заулыбались, замахали руками, что-то бесшумно закричали.
Капитан Серега мгновенно поднялся, надел фуражку, сложил ладони рупором и заорал:
– Здорово, засранцы!
С того берега еще оживленнее замахали руками, потом все дружно поклонились, сели в джип и уехали.
– За что ж ты их так? – отсмеявшись, спросил Павел.
– А засранцы и есть! Тоже мне, воинство Аллахово! У нас-то тут уж на что раздолбайская служба, а там и вовсе никакая. Они же сами говорят: на что нам границу охранять, если ее за нас шурави охраняют. У них там каждому новобранцу по пять патронов выдают на два года службы, так они их в штаны зашивают, чтобы не потерять. Как службу
– Шариат! – глубокомысленно заметил Малыхин.
– Ладно, тут еще хоть какая-то жизнь пограничная идет. По крайней мере начальство рядышком, скучать не даст. А вот у Володьки Селихова на двенадцатой и вовсе смех: с нашей стороны на сто верст голые горы, с ихней на двести. Наряды в основном своих же солдатиков отлавливают, которые нажрались до посинения и не в ту степь укандехали... Вот дальше, на Кызыле, уже плохо – Китай. Там на заставе в прошлом году один сержант до того от бдительности свихнулся, что свой же пост перестрелял, а потом сам застрелился. Так что еще порадуешься, что тут тебе Афган, патриархальная идиллия-дебилия – добрый шах, счастливый народ, могучий старший брат под боком... Не, ребята, вам бы точно к Володьке на Харгуш смотаться, вот где лафа. На архаров бы с «газиков» поохотились, рыбалку знатную организовали, хошь с динамитом, хошь по-культурному... А пейзажи там какие – прямо лунные! Здесь, конечно, тоже красиво, но все же чувствуешь, что на Земле еще. А там как на другой планете.
– Может, через годик, – сказал Павел. – Свои дела я здесь сделал, командировка кончается. Домой пора, к родным микроскопам!
– Завтра едешь?
– Завтра.
– С транспортом определился?
– Нет пока. Ну да отловлю кого-нибудь. Барахлоо мне потом Малыхин довезет, а образцов у меня килограмм на двадцать, не больше. Справлюсь.
– А то смотри, у нас как раз на завтра прапор и еще трое из хозчасти в Хорог за продуктами командированы. Могут и тебя прихватить.
– А что, это выход. Спасибо.
– Тогда уж и я смотаюсь, – сказал Малыхин. – Тебя провожу, погуляю малость, ребят с базы проведаю, поварешка там у них симпатичная опять же...
Все засмеялись.
– Лады, – сказал, поднимаясь, капитан Сере-га. – Вы тут отдыхайте, а нам с Сидоровым пора служить Советскому Союзу... Пивко мы вам у бережка оставим. И не забудьте, ровно в семь жду к себе на отвальную. Не придешь – кровно обидишь, Догоню и зарежу!
Все снова засмеялись.
– Согласен. Только при условии, что я тебя s Питере ответно принимаю.
– Договорились... Сидоров, за мной!
Отвальная получилась в украинском духе: сало с помидорами, галушки, вареники с вишнями. Было много водки. Как только кончалась бутылка, хмурый косоротый прапорщик жестом фокусника извлекал из своего бесформенного и безразмерного портфеля новую. Павел быстро запьянел и осоловел от обильной, вкусной еды, извинился перед хозяйкой, разбитной и пухлой хохлушкой, и отправился на боковую в специальную светелку .для гостей, где им с Малыхиным было заблаговременно постелено. Он тут же заснул, крепко, без сновидений, и не знал, что все прочие еще долго пили и закусывали, потом уселись играть в домино «на интерес» – проигравший должен был пролезть под столом и при этом трижды прокукарекать. Его даже не разбудили громкие взрывы смеха, когда очередную партию проиграла хозяйка, которая сразу же после похода под стол как-то резко посуровела и заявила, что ей с капитаном пора спать. Капитан Серега покорно поплелся умываться, а Малыхин перемигнулся с прапорщиком, и оба ретировались в запасную пустую каптерку, где до самого утра тихо квасили «под лунный свет».