Черный ворон
Шрифт:
– Эк залудил, политинформатор хренов! Ну, и в каком же ведомстве такие пловцы произрастают?
– Папочка наш, Пловец Владимир Ильич, имеет четверть века беспорочной службы в Минтопэнерго.
– В Мин кого?
– В Минтопэнерго, Министерстве топлива и энергетики СССР.
– Министром?
– Заместителем начальника канцелярии третьего отдела одиннадцатого управления третьего Главка.
– Погоди, что-то я не догоняю... Бенефис-то в чем?
– Элементарно, Ватсон. Все наши внешние ведомства – организации кастовые, закрытые. Человеку со стороны, если он не высокий партийный назначенец, в этой системе координат мало что светит. В лучшем случае выйдешь на пенсию советником посланника. Который всем советует, а его все посылают.
– А
– В смысле?.. А, ты вот о чем... Пробовал, не вышло ничего. Невесты у них считанные, на свой круг запрограммированные... Да и в корень зрить надо, как Козьма Прутков советовал.
– Поясни.
– Видишь ли, так уж получилось, что реально все благосостояние обожаемого фатерлянда строится на природных ресурсах, в первую очередь, топливных. Только ими мы торгуем без балды, только они приносят в казну настоящие денежки, которые и дают нам возможность худо-бедно поддерживать штаны и еще прикармливать разных макак, назвавшихся марксистами-ленинцами. Надежней этой кормушки не отыскать, как ни крути... А Владимир свет Ильич винтик в машине вроде бы и маленький, зато на самом нужном месте. Через его канцелярию все проводки по экспортным операциям проходят... В общем, мне уже намекнули, что через годик ждет меня одно весьма хлебное местечко в очень цивильном зарубеже. Оленька как раз Академию народного хозяйства закончит, я на венском островке ООН отстажируюсь... Sounds good, isn't it?
– Abso-fucking-lutely. Зашибись! Гудее некуда. То-то я смотрю, ты счастлив без меры.
– Ну, матушка, за все платить приходится.
– И когда же грядет радостное событие?
– Послезавтра. Билет у меня на завтрашнюю «Стрелу». Гуманные Пловцы аж на неделю гульнуть отпустили. Но в час «икс» при полном параде явиться на эшафот...
Никита налил себе еще полстакана, выпил, судорожно заглотил пару крошечных бисквитов. Таня смотрела на него с легкой улыбкой.
– Ада с дядей Кокой?.. Уже там?
– Там-там. Контакты наводят со сватьями будущими, к свадьбе готовятся, вопросы всякие утрясают. – Он горько усмехнулся.
– Выходит, у тебя теперь с ними мир?
– Полный. Слияние в экстазе. Что было, то было, прошлого не воротишь. Да и не надо... Слушай, ты как хочешь, а я курну.
– Так и я не против. «Мальборо» будешь?
– Тут другое требуется... У меня табачок. – «Клан», женатый, между прочим.
– Кто женатый?
– Табачок. Я в него черненького немного всыпал. Утоли мои печали...
Таня недоуменно посмотрела на брата.
– Ну, под курочка, – пояснил Никита. – Неужели не пробовала ни разу?
– Да как-то и не тянуло особо.
– Надо же! А мне говорили, что в избранных кругах питерского студенчества сей пагубный порок в большом почете.
– Возможно. В этих избранных кругах я не вращаюсь.
– А зря. Перспективно мыслить надо, дружбу культивировать. Это сегодня они томные оболтусы, а завтра сядут в начальственные кресла...
– Спасибо, не интересуюсь.
– Но карьеру без связей не...
– А кто тебе сказал, что я хочу делать карьеру?
– Тогда чего же ты хочешь?
– Не знаю. Жить.
– Просто жить?
– Не просто, а на всю катушку. Брать от жизни все, чего пожелаю, и, в отличие от некоторых, не целовать начальство в зад.
Никита вскинулся.
– А как?! – закричал он – Обнося богатенькие хатки? Помогая делягам половинить закрома Родины? Этак, знаешь ли, тебя скоренько научат скромности в желаниях.
– То есть?
– То есть загремишь так, что никакие дяди Коне отмажут.
– Что это ты, братец, вдруг так забеспокоился? Боишься, как бы сестра тебе анкетку не попортила? А ты не боись – в мои планы такие варианты не входят. Только вот желательно, чтобы ты свои умозаключения о моей деятельности держал при себе.
– Не дурак, тебе одной и говорю.
– А раз не дурак, то и ладно. – Таня плеснула себе и Никите не успевшего потеплеть вермута. – Чтоб все у нас хорошо было... Слушай, у тебя там по случаю моего
Оказалось, что заготовлено. Нашлась и жареная курица в духовке, и грибной салат, и баночка икры – и еще штоф «Фрателли Герчи». Под это-то хозяйство Таня и изложила братцу свое предложение, ради которого собиралась сегодня же специально выехать к нему в Москву. Но вот не понадобилось.
А предложение это было следствием очередного Таниного экспромта, сыгранного непосредственно в круизе. Еще на паспортном контроле в одесском пассажирском порту Таня заметила одно знакомое лицо. Этот кряжистый чернокудрый мужичок с гордым именем Архимед несколько раз приезжал на ранчо вместе с Шеровым и относился к числу людей, наиболее приближенных к Вадиму Ахметовичу. Своего рода телохранитель, но и не только – Шеров нередко уединялся с ним в кабинете и обсуждал, судя по всему, вопросы довольно важные. Она тогда направилась было к Архимеду через весь зал, но тот как бы между делом отсигналил ей: мы пока незнакомы.
Не успел скрыться за бортом родной берег, как к Тане начал клеиться довольно странный субъект – круглый, розовый, лысый дядечка лет сорока в темных очках и шикарном белом костюме. Дядечка благоухал коньяком, но кобелировал относительно интеллигентно, и Таня не стала посылать его куда подальше, а от нечего делать приняла его приглашение выпить по коктейлю в баре «Александра Пушкина». За коктейлем они разговорились. Таня узнала, что зовут этого мурзика Максимилианом, что его покойный папа был выдающимся архитектором, лауреатом множества премий, а сам Максимилиан работает в одном серьезном учреждении, из тех, чьи названия не произносят вслух. Последним словам, произнесенным театральным шепотом и с многозначительной оглядкой, Таня позволила себе не поверить – с работниками подобных учреждений она сталкивалась по работе в «Интуристе» и неплохо изучила их повадки. Максимилиан просто набивал себе цену. За вторым коктейлем последовал третий, а потом Максимилиан заказал целую бутылку экспортной водки и шампанского для отказавшейся от водки Тани. Закончились эти посиделки тем, что Максимилиана еще за час до ужина пришлось отволочь в каюту, и в этот вечер он был уже не боец.
Таня сама не сумела бы сказать, что побудило ее продолжить это малоинтересное знакомство, но когда на второй день зеленый и дрожащий всем телом Максимилиан выполз к обеду и начал бубнить что-то невразумительное насчет морской болезни, она ответила неотразимой улыбкой, предложила ему место за ее столиком и угостила джином с грейпфрутовым соком. К вечеру он опять накачался в лежку. На следующее утро, загорая в шезлонге около бассейна, Таня услышала, как Максимилиан противно канючит выпивку у красавца бармена, коротавшего нерабочие часы под ласковым черноморским солнышком. Бармен лениво и презрительно отбрехивался, а потом пожал загорелыми плечами и Молча нырнул в бассейн. Таня выждала, когда Максимилиан, помаявшись вволю и так и не заметив ее, сокрушенно вздохнул и отправился несолоно хлебавши вниз. Таня, не особо спеша, догнала его, увлекла в свою каюту и налила стаканчик из своих запасов. Благодарность Максимилиана не знала границ, однако вскорости он запросил еще. Таня ласково и твердо отказала, смягчив отказ напоминанием, что бар открывается через каких-то полчаса. По Варне они бродили под руку и заглянули не в один кабачок... Только через неделю Таня поняла, почему ее безошибочная интуиция подвигла ее возжахаться с этим деятелем. После дневной экскурсии по Неаполю их отвезли полюбоваться на шикарное, переливающееся неоном казино, подарили по красивой фишке и провели по игорному залу. Туристы блуждали между столами с изумленно открытыми ртами. Кое-кто набрался смелости и сделал ставку на рулетке. Впрочем, выиграла только одна толстая тетя, ненароком поставившая на «нечет». Максимилиан же замер у стола с «трант-э-карант» и, напряженно шевеля губами, следил за картами, веером вылетающими из ловких рук крупье. Лицо его сказало Тане все, что нужно было знать.