Черный всадник
Шрифт:
— От проезжих купцов. Говорят, что против турок выступают Австрия, Венеция и папа… Те хотят, чтобы Речь Посполитая была с ними. А в Польше магнаты никак не могут сговориться. Король Собеский не знает, где взять денег, чтоб снарядить войско для похода. Если султан и хан ударят сначала по Польше, плохо будет. Никто не придёт ей на помощь…
— Так говорят купцы?
— Я сама такое предполагаю.
— Пани рассказала об этом мужу?
— А для чего? — удивилась Ванда. — Я ведь полька! Разве я враг своей отчизне?
— Пани поступила
Охота продолжалась ещё часа два или три. Арсену удалось подстрелить лису, и он подарил её Ванде, подумав при этом, что всех лис яйлы не хватит отблагодарить женщину и за спасение его и Романа, и за сообщённые ею столь важные сведения.
7
Когда Арсен закончил свой рассказ, Тяпкин сбросил кожух, из-под которого не собирался вылезать до утра, вскочил с тахты и стал быстро ходить по комнате.
— Да ты понимаешь, казак, сколь ценно то, о чем ты сейчас поведал? — остановился он перед Арсеном и сам же ответил: — Нет, не уразумел ты пока всего!..
— Ежели я чего не соображаю, то пусть господин посол пояснит, — улыбнулся одними глазами Арсен, а сам подумал, что не пойми он сразу значение известий, услышанных от Ванды, то пропустил бы их мимо ушей и не передал бы здесь, в посольском стане.
Дьяк Зотов, вытянув тонкую сморщенную шею, почесал пятернёй бороду и пристально уставился на Тяпкина.
— Что ты на все это скажешь, Василий?
— Теперь мы можем со спокойной совестью завтра же подписать договор о перемирии. Вот так-то.
— Это как прикажешь понимать? Разве подготовка Австрией и Яном Собеским похода против Турции каким-либо образом влияет на наши решения?
— Не сомневаюсь!
— Как именно?
Тяпкин потёр руки, хитро прищурился.
— Давай поразмыслим… Выгодно ли нам сейчас, чтобы наш вчерашний противник ввязался в большую и, вероятнее всего, затяжную войну?
— Конечно, — ответил дьяк.
— Чем бы ни закончилась эта война — победой ли Порты, победой ли Европейской коалиции, мы будем иметь передышку в несколько лет, а это именно то, что нам нужно. После долгих войн с Польшей, Портой и Крымом казна опустела, народ устал, вся Украина разорена дотла, — рассуждал вслух Тяпкин. — Поэтому мы должны подписать перемирие, чтобы наша страна хоть немного оправилась, а османы увязли бы в войне на западе. Нельзя допустить, чтобы наша неуступчивость заставила хана и султана искать примирения с Веной и Варшавой и привела бы к третьему походу на Украину.
— Ты мыслишь правильно, пан посол, — вставил своё слово Ракович. — Безусловно, жаль отдавать туркам и татарам наши просторы между Ингулом, Тясмином и Днепром. Но сейчас эти земли пустуют… Ни турки, ни татары их заселить не смогут. Туда вернёмся мы! Пройдёт десяток, полтора десятка лет — и земли эти снова станут частью матери-отчизны.
Только
— До чего же здорово получается! — воскликнул он. — Если завтра подпишем договор, послезавтра отправимся к себе. До чего обрыдло сидеть тут, на этой, провались она в тар-тарары, Альме!
— Не торопись, друже, — охладил пыл казака Тяпкин. — Завтра мы ничего ещё не подпишем, на сие тоже понадобится время. Хотя бы несколько дней… Домой тронуться сможем только после того, как позволит хан, а это будет, должно, не раньше, чем на то получит согласие Стамбула…
— Ах, черт! — не удержался Арсен. — Так, значит, протянется неведомо сколько!
— А ты как думал?!
8
3 января 1681 года в ханский стан вблизи Бахчисарая съехались знатнейшие вельможи Крыма. На холме, где стоял золочёный шатёр Мюрад-Гирея, вырос целый шатровый городок. В долине ржали у коновязей лошади, сновали в засаленных кожухах и овечьих шапках слуги. Повсюду горели костры, над которыми в закопчённых казанах варилась баранина.
Из посольского стана, что по-прежнему стоял на Альме, явилось московское посольство. Стольник Василий Тяпкин, в новом кафтане и чёрной собольей шапке, с подстриженной бородой, не доезжая шагов сто до ханского шатра, остановил коня, солидно, не торопясь, слез и медленно шествовал протоптанной в неглубоком снегу тропинкой наверх. Следом вышагивал голенастый и худой дьяк Никита Зотов. Позади него — Ракович, Звенигора и Воинов.
У ханского шатра толпилась крымская знать. Все молча смотрели на русских, которые с высоко поднятыми головами проходили мимо них.
Возле входа в шатёр дорогу посольству преградил Гази-бей. Приложив правую руку к груди, он поклонился и произнёс:
— Великий хан Мюрад-Гирей ждёт вас!
Два нукера подняли тяжёлый полог, и русские вошли в шатёр. За ними последовали — по старшинству — эмиры, аяны, мурзы.
Мюрад-Гирей сидел в глубине шатра и в ответ на поклоны послов и крымской знати только кивал.
Стояла полная тишина. Хан обвёл взглядом напряжённые лица присутствующих, сложил молитвенно руки.
— Волею аллаха, волею наместника бога на земле, властителя трех материков, султана Магомета Четвёртого оповещаем всех, что, придя к согласию, сегодня мы подпишем договор о перемирии между Османской империей и Крымским ханством, с одной стороны, и царём московским — с другой. Готовы ли урусские послы поставить свои подписи на грамоте?