Черный всадник
Шрифт:
— Она.
— Так почему вы поссорились?
Чора припал щекой к плечу матери.
— Мама, ты же знаешь, что я полюбил эту дивчину…
— Знаю… — покачала головою мать. — Хотя никак не думала, что дело дойдёт до женитьбы… Ты ещё молод. И та полонянка не скрывала, кажется, что любит какого-то казака, за которого собиралась выйти замуж…
— Да, она говорила…
— Вот видишь!
— Но теперь это не имеет значения! — с жаром воскликнул паренёк. — Она — наша полонянка и с ним никогда не встретится!..
Мать с грустью посмотрела
— А что сказал тебе отец?
Чора вздрогнул.
— Отец! Отец! — разволновался юноша. — На Киев мы с ним шли разными дорогами: я из дома, а он — из Немирова… Встретились на Роси, и на радостях я попросил у него позволения жениться на Стёхе…
— Ну?
Чора сжался, чуть слышно прошептал:
— Мне стыдно тебе говорить, нэнэ…
Мать закусила губу. От внезапной догадки отхлынула кровь от лица. Щеки побледнели. Горький клубок, подступивший к горлу, перехватил дыхание. Она поняла все.
— Он отказал тебе, Чора?
— Ты угадала.
— И отругал тебя?
— Ещё как!..
— Что же он сказал? Неужели, что сам женится на той полонянке?
— Да, мама… Прости, что я говорю тебе про это…
На какое-то время в комнате наступило молчание. Потом женщина гордо выпрямилась, сжала кулаки и, как будто ничего не произошло, внешне спокойно спросила:
— Где он сейчас? Снова поехал в Немиров?
— Нет, он здесь… Скоро придёт… Мы вернулись не с пустыми руками, и он делит добычу — ясырь и гурты скота: воины хотят получить свою долю немедленно… Наш ясырь я отправил домой ещё с дороги. Отец заранее отобрал и отделил то, что полагалось нам… Ты знаешь, как это делается.
— Боже мой! Как не знать… Разве можно забыть, как меня однажды пригнали сюда, на берег Днестра, и, как скотину, ощупывали и оглядывали чужие люди. И когда оно кончится! Каждый раз сердце кровью обливается… — с болью сказала мать.
Чора обнял её.
— Мама, успокойся, дорогая! Не нужно вспоминать. Ведь я люблю тебя… Люблю и уважаю больше всех на свете! Ты у нас такая красивая, ласковая и умная, родная моя!
Женщина помолчала. Нахмуренное лицо постепенно стало проясняться, а в глазах засветились тёплые огоньки.
— Спасибо тебе, сынок… Ты у меня добрый… Ну, так где вы побывали?
— На этот раз в самом Киеве. Потрепали окрестные села, ворвались в город… О аллах, какой он большой и великолепный! Наш Аккерман в сравнении с ним кажется мне теперь маленьким и грязным. Если бы не крепость да не дома мурз, то эти бестолково разбросанные глиняные халупы стыдно было бы называть нашей столицей!
— И это говоришь ты, сын мурзы? — удивилась мать.
— Мама, ты сама учила меня говорить правду!
— Но не презирать свой отчий дом, каким бы бедным и невзрачным он ни был…
— Спасибо, мама, за науку.
— Мне хотелось бы взглянуть на ясырь, Чора… И на ту… дивчину… Проводи меня!
Они вышли из дома, утопавшего в зелени сада и виноградников. От
Яркое южное солнце палило немилосердно… Пройдя широкий двор, где возле служб бродили невольники и татары-батраки, мать с сыном оказались в дальнем углу усадьбы, обнесённом высоким забором из ноздреватого ракушечника. Здесь, в мрачных низких помещениях, прилепившихся к высокой ограде, жили невольники.
— Вот они, — сказал Чора, показывая рукой на группу пленников и пленниц, которые, устало поникнув, сидели в тени под стеной.
Навстречу хозяйке торопился пожилой, но ещё крепкий татарин-надсмотрщик.
— Салям, Варвара-ханум, — согнулся он в поклоне почти до земли. — Пришла взглянуть на ясырь?.. Он чудесный! Очень хороший ясырь! Будешь довольна, ханум! Пусть аллах продлит твои золотые годы!
— Я хочу, Селим, сначала увидеть дивчину по имени Стёха, — поморщилась женщина. — Покажи мне её.
— Она здесь, ханум. — Надсмотрщик указал на узенькую дверь. — Её кормят лучше других и на работу не гоняют. Так велел молодой мурза, да будут благословенны его дни… Я берегу её пуще глаза, ханум, это дорогая пташка! — Он отпер дверь, крикнул: — Выходи! Тебя желает видеть хозяйка, Варвара-ханум.
Послышался шорох, и из двери вышла Стёха.
Не поклонившись, остановилась и пристально взглянула на Чору и миловидную женщину с тяжёлой, отливавшей золотом косой. Несмотря на тоску, светившуюся во взоре, Стёха была свежа и прекрасна, как только что распустившийся пион.
— Как тебя звать? — спросила задетая за живое её красотой Варвара.
Стёха не ответила, только чуть повела плечами.
— Тебе здесь хорошо? Никто не обижает?
Девушка и на этот раз ничего не сказала. Видя, как сжались её губы и потемнели глаза, Варвара поняла, что не добьётся от неё ни слова.
Чора тоже молчал, но мать заметила, как влюблённо он смотрит на прекрасную полонянку. И у Варвары в груди одновременно с чувством горькой скорби по собственной уходящей молодости росла гордость за сына, взрослого, возмужавшего, овеянного и обожжённого степными ветрами, и тревога за его будущее счастье. Где оно? Неужели в этой дивчине?.. Варвара окинула быстрым взглядом ладно скроенную фигурку, прелестное личико, тугой жгут русой косы, и в душе всплыли противоречивые чувства — жалости, приязни, как к возможной жене сына, и острой ненависти, как к своей сопернице.
— Ну почему ты не хочешь говорить с моей матерью, Стёха? — спросил Чора.
Полонянка медленно повернулась к нему, но тут из гурьбы невольников выскочил худенький человечек с перевязанной правой рукой и воскликнул:
— Стёха! Это ты, Стёха?
Девушка встрепенулась, побледнела и с криком метнулась к нему.
— Дядька Иваник! — Она упала мужчине на грудь, зарыдала. — И ты тут? Тоже в неволе!.. А где Арсен?
Невольники взволнованно гомонили. Варвара и Чора молча наблюдали такую неожиданную для них встречу.