Черный ярл.Трилогия
Шрифт:
Свет факелов затрепетал, и молодой человек досадливо поморщился. Выждав, пока неверный свет прекратит давать ненужные тени, он потянулся кистью, дабы коснуться своего творения еще в одном месте. Однако движение его осталось незаконченным, ибо совсем рядом невесть откуда взялся плечистый воин со здоровенным мечом за спиной.
– Ох… – только и смог вымолвить вмиг вынырнувший из мира высоких материй художник. Отшатнувшись непроизвольно, он некоторое время только непонимающе хлопал глазами, а потом уж собрался дать сердитую возмущенную отповедь.
Но слова застряли в горле, ибо солдат небрежно бросил взгляд на почти
– Если не ошибаюсь, школа мэтра Вароля?
По правде говоря, познания Valle в живописи нельзя было назвать даже скудными. Но групповой портрет родителей и их друзей – четы Кейросов – хранящийся в родовом замке баронства, одно из лучших творений великого мастера Вароля, он запомнил весьма и весьма хорошо. Да и саму манеру работы живописца острый глаз его приметил сразу.
– Совершенно верно, ваша милость, – художник уважительно поклонился, ибо его глаз столь же безошибочно признал в одетом простым воякой парне самого что ни на есть высокородного дворянина.
Чуть склонив на одно плечо голову, Valle критически посмотрел на портрет. Затем на оригинал, причем осмотрел с головы до пят весьма придирчиво – да так, что молодая баронесса едва удержалась, чтобы не вспыхнуть и не наговорить дерзостей этому нахалу. Ну нельзя же девицу благородного рода рассматривать, словно породистую кобылку на ярмарке! Еще бы в зубы заглянул, злодей…
Портрет вышел парадный, помпезный и, по мнению молодого барона, никуда не годный. Безликий – ибо сотни подобных, добротно сработанных но без искры картин мелькают перед взором, ничего не оставляя в душе равнодушно проходящего мимо человека. А посему он выпростал руку, словно вознамерился коснуться поверхности холста открытой ладонью. Заклинание словно само собой слетело с истосковавшихся по смертельной магии губ. И еще не высохшие краски потекли грязными пятнами, осыпаясь трухой и прахом. Портрет, вернее, картина умирала прямо на глазах.
Молодая баронесса звонко чихнула от поднявшейся пыли и лукаво посмотрела на чернокнижника, ибо уже догадалась, что это именно тот, о ком даже с оглядкой боятся судачить простые смертные. Также догадалась она, что гость задумал нечто интересное.
А остолбеневший художник оказался просто в шоке. Две седьмицы он усердно и кропотливо создавал картину, ни в чем не уступающую иным другим. И вот нате – пришел какойто подозрительный колдун и свел на нет все старания…
– Сегодняшняя ночь – особенная, – серьезный донельзя Valle посмотрел на словно постаревшего от горя живописца, сделав легкое ударение на последнем слове. – Ночь, когда многое становится возможным и на время исчезают былые запреты. И прадавние силы тьмы готовы верно служить умеющему понимать их.
Художник молчал, справедливо полагая, что это еще не все. Но в душе его уже зажегся горячий и ревнивый огонек. Искорка того пламени, что освещает порой нашу жизнь и делает оправданными самые неожиданные поступки. Он уже догадывался.
А неглупый парень – с одобрением подумал Valle, подходя к узкому окну. Поглядел чуть в непроглядную для иных глаз темень снаружи, послал немой призыв. И через несколько мигов на протянутую в нетерпении руку неслышно села сова. Возможно, это была и неясыть, но судя по отсутствию ушей, наверняка не филин – на большее знаний самого барона не хватало. Он повернулся,
Та едва не завизжала, взглянув в эти прямо перед нею горящие желтым дьявольским огнем круглые глаза и почувствовав на своем плече немаленькой величины когти, легко пронзившие шелк и бархат платья. Но Valle неожиданно обратился к девице:
– Что символизирует сова в списке священных животных? Правильно, мудрость. Вы ведь обладаете этим качеством, дорогуша?
Каким усилием воли молодая леди Лаки сдержалась и даже великосветски кивнула, осталось известно только ей самой. А зловещий гость, порывшись во внезапно сгустившемся воздухе, достал старинный циркуль. Сам по себе замечательный – сделанный из рыбьего зуба водящихся на крайней полуночи морских животных, инкрустированный перламутром и с иглами из когтей драконов – он стоил не одну сотню золотых цехинов. По правде говоря, Valle позаимствовал его из кабинета деда, графа Вальдеса. А проще говоря, умыкнул, ибо старик не пользовался им, предпочитая более компактный и удобный современный вариант.
– Циркуль, сиречь символ острого разума и возвышенных к наукам свойств души, – с одобрением выдохнул живописец, и руки его уже подрагивали от нетерпения, искали ту кисть, коей можно было бы начать творить.
Зато в глазах молодой баронессы пылала холодная ярость. А также огромными буквами было написано, в чью защищенную легкой кольчугой спину она с превеликой охотой воткнула бы этот циркуль – обеими иглами и по самое украшенное жемчужиной навершие.
Проигнорировав столь неприкрытое и вопиющее неудовольствие девицы, Valle вручил ей замечательное изделие древних мастеров, а сам шагнул к мольберту. Под его взглядом поверхность холста тотчас же с готовностью покрылась той бархатной непроницаемой чернотой, что отличает потемневшее в небрежении серебро. Заметив нетерпеливый кивок художника, понявшего и одобрившего замысел и уже кусающего в предвкушении вдруг пересохшие губы, он вытащил из раскладного саквояжа живописца чистую палитру.
Щедро плеснув туда толику послушно хихикающего словно от щекотки первозданного мрака, молодой чернокнижник вновь повернулся к окну. Чувствуя, как от непонятного волнения колотится сердце, он потянулся обеими руками и зачерпнул обеими ладонями лунного света и осторожно вылил в пятно непроглядной черноты на палитре.
Художник едва сдержал крик восторга. Не бывает в природе такого цвета! Здесь было все – рождение и смерть, альфа и омега бытия. Первый крик и последний вздох. И творящий такимна время как бы уподабливался творцу всего сущего.
Но чернокнижник, повинуясь внезапному, но все сильнее крепнущему наитию, рассмотрел критически плещущееся озерцо непонятно чего. Затем достал засапожный кинжал и, легонько царапнув запястье, добавил в неведомое несколько алых капелек жизни.
О боги, что за чудо! Словно живой огонь потек по палитре, бросая бешеные сполохи невиданного огня на лица присутствующих. И даже сова на плече баронессы чтото одобрительно проклекотала негромким голосом. Факелы и свечи слегка померкли в этом сиянии, представая теперь только тщедушными искорками. А на лице склонившегося над палитрой очарованного художника безумным светом играли разноцветные сполохи.