Черный завет. Книга 2
Шрифт:
Кочевник ни на кого не обращал внимания. Он спокойно достал из-за голенища сапога маленький нож.
— Ты, сука! Не балуй! — отшатнулся коренастый.
Тут же в грудь кочевнику нацелилось с десяток мечей. Но он протянул нож Роксане.
— Режь, — тихо сказал он.
— Бросай нож, сука! — не унимался коренастый. — Одной стрелы мало? Сейчас добавим.
Он ругался, но ближе не подходил. Застыли на месте и остальные. Словно боялись, что в побежденном кочевнике вот-вот откроется сторонняя сила и снова пойдет он рубить, колоть, добивать корчащиеся от боли тела, когда все равно уже, сколько стрел сидит в нем и как бы
Пользуясь нерешительностью людей, Роксана взяла нож. Присела перед кочевником на колени.
— Я кому сказал, бросай нож!
Под этот крик разбойника девушка единым махом отхватила железный наконечник у стрелы. Нож был острым. Ханаан-дэй вздохнул глубоко, когда она, с силой вцепившись ногтями в оперенье почти полностью погруженного в плечо древка, выдернула его. Горячая кровь залила ей руки.
Девушка еще пыталась зажать кочевнику рану, но уже подошли к ней, схватили за руки, завернули за спину, для верности отвесив пару пощечин.
Роксана глотала дорожную пыль и молилась о том, чтобы пошел дождь. Это принесло бы ей облегчение. Дождь смыл бы грязь с ее лица и растопил бы лед, что острыми иглами ранил душу. Веревка немилосердно жгла запястья. Стоило пошевелить пальцами, как боль пронзала руки.
От усталости девушка еле передвигала ноги. Веревка, удерживающая ее за руки, другим концом привязанная к седлу трусившей шагом лошади опять натянулась и лишь боязнь падения, после которого трудно подниматься, удержала Роксану на ногах. Больше падения ее пугал свист бича, которым пока для острастки подбадривал ее коренастый чернобородый Аникей. Самый разговорчивый из разбойников, коих Роксана насчитала двенадцать. Тех, кого ей посчитать не дали, накрыла земля на вершине холма, обильно политая кровью. Раненные ехали в седлах. По жгучим взглядам, что бросали они на кочевника, Роксана понимала: стоит Аникею отвернуться и Ханаан-дэя ждет незавидная участь. Его, и так с трудом цепляющегося за жизнь, попросту разорвут на части. Что удерживало Аникея от того, чтобы не пойти у них на поводу, Роксана не знала. Но безусловно что-то останавливало его всякий раз, когда бич, набрав скорость вместо того, чтобы резануть по телу, вспарывал землю у ног кочевника.
Ей приходилось туго. От усталости девушка часто теряла представление о реальности и тогда дорога, как норовистая лошадь стремящаяся бросить ее на землю, казалась порождением сна.
Несравнимо больше боли доставлял Роксане даже мимолетный взгляд, брошенный в сторону кочевника. Ему приходилось несравнимо хуже. Рана, закрывшаяся за ночь, открылась вновь. От постоянного движения кровь текла не переставая. Роксана до боли сжимала зубы и с ужасом понимала: долгой дороги ему не пережить. Если так пойдет дальше, разбойники потащат на веревке его труп.
То и дело кочевник впадал в забытье. Стоило ему опуститься на колени, как какая-то сила поднимала его на ноги. Каурая лошадка, послушная и забитая, на удивленье остро чувствовала его состояние. Она тотчас останавливалась, давая кочевнику возможность утвердиться на ногах. Несмотря на звонкий удар плетью, она не трогалась с места. Всадник — худой подвижный человек с постоянно дергающимся глазом, прижимал к груди раненную руку. На остановки лошади он реагировал болезненно: плетью и руганью пытался добиться послушания. Лошадка безропотно
Роксана пыталась учиться у кочевника выносливости. Каждый раз, глядя на него с болью в сердце понимала: ей никогда не достичь таких высот. Выносливость кочевника, на ее взгляд граничила с безумием. Ни стона, ни вскрика, ни слова — даже на зыбкой грани между явью и сном он оставался самим собой. Его могла изменить только смерть.
И она не замедлила появиться.
Каурая лошадка стояла. Она вздрагивала от каждого удара плети, но не двигалась с места. Кочевник лежал на земле, разбитой копытами лошадей. На неподвижном теле медленно оседала пыль.
Впервые с тех пор, как погибли отец и мать Роксане стало беспросветно, до бесчувствия тоскливо. Она закрыла глаза и опустилась на колени. Вся борьба, гордость, стремление сохранить каплю человеческого достоинства в незавидном положении, спасение Леона — все потеряло смысл. Бег по кругу без начала и конца, с единственным выходом — в мир иной.
Однажды, очень давно, Роксана наблюдала за тем, как Шанан-дэй пытался покорить лошадь, прежде принадлежавшую другому хозяину. Он долго гонял ее по кругу, хлестал плетью, пытаясь сломить дух. Скоро он выдохся и признал себя побежденным. А лошадь продолжала бегать по кругу. Изо рта капала кровавая пена, кожа блестела от пота. Роксана видела, как живые лиловые глаза, в которых до последнего мгновенья светилась гордость, постепенно становились мертвыми. Как подогнулись на бегу передние ноги и лошадь стала заваливаться на бок. Она хрипела перед смертью — Шанан-дэй не услышал от нее жалобного ржания. Он стегнул себя плетью, разорвав голенище сапога, и хромая, пошел прочь. За его спиной, в загоне, орошенном кровавой пеной, умирала непокоренная лошадь.
Роксана, сидя на коленях с закрытыми глазами, чувствовала себя той же лошадью, загнанной бессмысленным бегством по кругу.
— Что там, Кириан, степняк сдох? — нетерпеливый Аникей соскочил с лошади.
— Сейчас гляну, — Кириан, придерживая раненную руку подошел к кочевнику. — Они, степняки, живучие. И хитрые. Такой притворится мертвым, а потом в горло вопьется, чтобы хоть кого с собой на тот свет забрать…
— От тебя много и не требуется, — перебил его Аникей. — Глянь только, жив он или уже того.
Кириан с опаской опустился перед кочевником на колено. Подъехавший всадник на всякий случай зарядил лук.
— Жив, сука, — разочарованно протянул Кириан.
— Ты, это, — Аникей кивнул головой, подавая кому-то знак. — Лошадь, что от Тория осталась, приведи сюда. Брось эту сволочь степную через седло. Не довезем.
— Ну и…, - начал Кириан, но не договорил.
— Я сказал. Делай, что говорю.
Кочевника перебросили через седло и лошадь, отдохнувшая без седока, споро затрусила по дороге.
— Живучий, гад, оказался. Я думал, сдохнет, — бурчал Кириан, устраиваясь в седле.
Только эта новость заставила Роксану подняться на ноги.
8
— Прости, Роксана, меня…
Разбитые губы с трудом повиновались ему. Темные волосы на лбу слиплись от крови. Правая половина лица казалась одним сплошным синяком, за которым не видно было глаза. Под носом чернела корка запекшейся крови. Он висел, привязанный к перекладине за руки.