Чёрт, подмостный, домовой — кто ты такой?
Шрифт:
Иногда Дима натыкался на рисунки, и они ставили его в тупик. Во-первых, они никак не соотносились с самими записями, а во-вторых, они были… Детскими. Наверное, прадед разрешал им рисовать у себя в блокноте.
Кто знает?
Но дело было не только в том, что рисунки явно были сделаны детской рукой. Орехов всю ночь метался по комнате, словно зверь в клетке, пытаясь понять смысл того, ЧТО там было нарисовано! Мост. С моста летят двое. Кресты на рукаве — это немцы. Они просто летят в воду. Их никто не сталкивает. Никто не расстреливает. Возможно, дети не рисуют того, кто их убил, из-за страха? Илья
Дима в сотый раз перевернул рисунок вверх ногами. Из воды торчат какие-то ветки. Или… Что это? Где лупа? Штрихи почти стерты, но ему всё же удалось разобрать:
«хлоп-хлоп», «ха-ха-ха»
Надписи над водой. «Хлоп-хлоп». Это не ветки… Это — руки! Чьи-то руки вынырнули из реки. Хлопают. Смеются. Какой… ужас. Это же настоящий триллер! Интересно, дети правда видели эти руки из воды или… это их фантазия?..
«В лесу орудуют партизаны. Штурмбаннфюрер Майер приказал расстрелять детей на глазах у тех, кто отказывался их выдать. Шнайдер и Вебер не стали стрелять в детей. Майер велел им встать с ними и собственноручно расстрелял всех. Я не видел. Мне рассказал Хельмут. Я не видел, потому что патрулировал лес по ту сторону моста. Хельмут говорит странные вещи. Он говорит, что Майер отправил меня через реку для того, чтобы проверить, вернусь ли я живым. Двое не вернулись. Среди солдат ходят слухи, будто вовсе не партизаны убили тех двоих. Они утонули, бросившись с моста. Не удивительно. Я бы тоже бросился, если бы видел то, что видел Хельмут».
«Чурмилкино. Утро».
«Рассвет над мостом прекрасен… Как будто нет войны».
«Красная армия наступает. Майер в ярости. Хельмут очень смелый, он подсмотрел бумаги Майера, когда тот вызвал его. Я бы не смог. Оказывается, Майер изменил маршрут, предписанный генштабом. Хельмут уверен, что Майеру что-то нужно в этой деревне. Он что-то ищет».
«Вчера ночью я слышал крики. Говорят, Майер бегал по двору в исподнем с бешеными глазами. Кое-кто намекает, что он не в себе. Возможно… Я — трус. Я не сую нос в бумаги и дела Майера. Не пытаюсь что-то выяснить. Я просто… Играю с детьми. Разрешаю им рисовать в моем блокноте. Помогаю по хозяйству, стараясь облегчить русским их последние дни. Майер сожжёт деревню. Так же, как и все до этого. Но он медлит. Возможно, Хельмут прав, и ему здесь что-то нужно?».
«Утро. Здесь, в этой деревне, просыпаешься, не сразу вспоминая, кто ты и где. Эти минуты прекрасны…»
«Жители Чурмилкино не сделали нам с Хельмутом ничего плохого. Почему я должен стоять и смотреть, как их… сжигают заживо? От подобных мыслей тошнота подступает к горлу».
«Когда я вошёл в избу, все спасли. Я разбудил Прасковью и как мог, объяснил, что надо уходить. Уводить Полинку и её друзей. Я боялся, что, если их поймают, затравят собаками. Так уже было однажды. Но Прасковья сказала: «О собаках не беспокойся, они не выйдут на наш след». Странная женщина. Почему она так в этом уверена? Самое удивительное — я ей поверил. Сразу».
Дмитрий встал. Потянулся. Понятный текст закончился. Он довольно быстро проделал работу. Узнал многое. Например, то, что Отто действительно разрешал детям рисовать в своем блокноте. Уже кое-что.
Осталась стопка вырванных страниц. Он отложил их на край стола.
Орехов поставил турку на плиту — осталось немного, кофе его взбодрит.
«… беги за своими друзьями... тихо! … погубишь… спасу».
«Прасковья сердилась. Галя стала топать ногами и кричать».
«…я … направил на неё и сказал, что, если она сейчас же не замолчит — застрелю. Она испугалась. Рот ладонями прикрыла. Я сказал, что тайком из деревни им не выбраться...».
«под дулом… из избы».
«…сказал… что веду их к штабу».
«Духи да хранят тебя, мальчик. Уж я похлопочу, договорюсь с духами-то…».
«Горел костёр. Прасковья ножом делала каждому надрез на ладони. Зачем? Зачем причинять детям боль?».
Они сложили ладони — так, чтобы кровь всех пятерых смешалась. Нашли время брататься! Кто их поймёт, этих русских?!»
«… какие-то существа. Тёмные, мохнатые, они стали окружать людей, но, казалось, их никто не боялся»
«… я не знаю, как это объяснить. Словно пространство раздвигается… мелькнул ослепительный свет и в этот момент Фишер выскочил на поляну…»
«… слышал их рычание и крики Фишера. Прасковья что-то сказала мохнатым чудовищам, и все они исчезли… вместе с костром и непонятными существами».
«Никаких следов! Полная луна освещала поляну…»
«Наклонился и поднял его. Расчёска с очень длинными зубьями и головами оленей по бокам. Олень с лицом человека».
Вот и всё… Орехов бросил тоскливый взгляд на кровать. Если ляжет сейчас, то сможет поспать часа три до того, как начнётся первая лекция. Был бы он студентом, то, не задумываясь, предпочёл бы дневники деда, но он аспирант. Его ждут студенты. Те самые, что могут прогулять, когда вздумается. Но кого он обманывает? Он не заснёт. Это значит, что прямо сейчас он откроет последнее, что нашёл в коробке. Тетрадь. Гораздо более новая. Эти записи не стёрты и ничем не измазаны, хотя чернила, конечно, потускнели.
Здесь уже есть даты.
Почему Отто не указывал даты, когда писал заметки во время войны? Если бы прадед это сделал, то он, Дмитрий Орехов, добился бы издания. Этому блокноту цены нет! Но солдат Отто отмечал лишь время суток.
Луна. Закат. Деревня Чурмилкино.
Это — всё.
Дмитрий пил кофе маленькими глотками. Ему казалось, он понимает, почему его прадед поступил именно так. Юноша не хотел встраивать всё происходящее в реальный мир. Подобная жестокость просто не имела права на существование! Отто оставил своему неизвестному читателю шанс. Маленький шанс сказать себе, что всё это неправда.
6 мая 1971года
«Ночью видел карлика в длинной, до пола, рубахе. Он сказал, чтобы я сегодня на работу не ходил, не то быть беде. Не знаю, почему, но я его послушал. Жену с дочкой проводил, а сам позвонил начальнику. Соврал, что из ЖЭКа должны прийти. Часов в двенадцать почувствовал запах дыма — соседка забыла выключить утюг. Начался пожар. Я успел раньше служб. Выломал дверь. Уже занялись занавески.
Я знаю, кто это был. Домовой. Я вижу леших и домовых, потому что у меня есть… волшебный гребень.