Чертова дюжина ножей +2 в спину российской армии

Ошевнев Федор

…С неделю назад остриженный «под футбол» рядовой Котов обиженно шмыгал вислым носом и канючил:

— Тоо-арищ лейтенант… У них же в городе знакомых не-ет… Не на вокзале же папе и маме ночева-ать… — И все настойчиво совал в руки взводному бело-голубой бланк срочной телеграммы. Когда Торов забрал ее у рядового, тот явно облегченно вздохнул.

«Встречай, приезжаем элистинским…» — прочел лейтенант. Дальше шли дата приезда, номер вагона и в конце — видимо, в надежде пронять суровые командирские сердца — повтор просьбы: «Встречай обязательно».

— «Мама, папа», — зачем-то вслух прочел венчающие телеграмму

слова Торов и перевел взгляд на умоляющую физиономию Котова. — Вряд ли я чем помогу. Отбой — это отбой. Завтра увидишься…

— Тоо-арищ лейтенант! — чувствуя, как ускользает последняя надежда уже сегодня встретиться с родителями, застонал солдат. — А если, значит, с вами? — И чуть опустил голову, как бы понимая беспардонность подобной просьбы, но в то же время исподлобья продолжая вглядываться в командирское лицо.

«Сто лет оно б мне нужно было!» — подумал Сергей, мгновенно вспомнив про жену, дожидающуюся на КПП. Котов, видимо, угадал течение лейтенантских мыслей, как-то отразившееся у Торова на лице, потому что лицо солдата моментально обмякло и он упавшим голосом, уже без всякой надежды зачастил:

— Конечно, вам-то что. Не ваши ж родители… А им куда? Города не знают.

— Наверное, прежде чем ехать, стоило и о ночлеге побеспокоиться, — с долей дидактики возразил Торов. — Прямо из столицы… Каких-нибудь друзей знакомых знакомых найти, что ли.

— Тоо-арищ лейтенант! — уловив сомнение в командирском голосе, вновь завел жалостливую пластинку солдат. Как клещ в Торова вцепился.

И уломал-таки: пошел Сергей к замполиту роты. Договариваться: нельзя ли самому с солдатом его родителей встретить?

— Ну зачем тебе эта ненужная демократия? — хмуро поинтересовался сидящий в канцелярии капитан Соловьев. — Забыл, что, куда солдата ни целуй, у него везде ж…? Человеколюбие проявить не терпится? Давай-валяй, только приключений на всю роту не наживи. Лично я бы ни за что не поехал: ни к чему это — солдат поваживать.

Но Торов лишь махнул рукой: а-а, ерунда! И поехал на пару с сияющим, как начищенная медная пряжка, Котовым на железнодорожный вокзал. А разгневанная офицерская жена пошла домой в гордом одиночестве, предварительно пообещав мужу-предателю завтра же уволиться с работы и улететь к своим родителям, где она «хорошенько могла бы подумать, нужна ли в дальнейшем такая семейная жизнь».

Поезд «Москва — Элиста», шедший из столицы, припоздал на час. Так что, когда солдат наконец-то перелобызался с папулей и мамулей, электронные часы на перроне показывали полдвенадцатого ночи.

— Очень, очень признательны, что встретили, — тряс Торову руку Котов-старший — сухопарый энергичный мужчина с аккуратными бачками и таким же, как у сына, вислым носом. И, как бы невзначай, ввернул фразу: — Ну, вы, наверное, и о гостинице побеспокоились?

— Извините, особых связей… — смешался Торов и вяло попытался откреститься от родительского благоустройства. Неожиданно он осознал, что, сдуру приехав с солдатом на вокзал, он как бы уже выдавал на это обустройство вексель. И по нему теперь будут пытаться получить сполна.

— Нам ведь идти некуда, — обиженно и с нажимом заявила модно одетая мать рядового, рано расплывшаяся, в противоположность супругу.

— В первопрестольную попадете — мы там вам, чем можем, поможем, — подхватил

он. — Уж выручайте, а долг платежом красен.

Торов почесал затылок и не нашелся что ответить, кроме как:

— Ладно, пойдемте на стоянку такси…

Результатом круиза по городским гостиницам явились цифры шесть-пятьдесят шесть на счетчике такси, сорок пять минут потерянного времени и полный крах лейтенантских надежд быстро отделаться от прилипчивых родителей: свободных мест не оказалось нигде.

— И куда теперь вы нас повезете? — с вопросом-вызовом в голосе произнесла Котова.

А ее сухопарый супруг добавил с зевком:

— Дьявольски спать… охота…

— Так куда едем, командир? — напирал на Торова и таксист. — Мне стоять резона нет.

И только подчиненный лейтенанта молча прижух в углу на заднем сиденье.

— Едем-едем, — вздохнул офицер и назвал таксисту свой домашний адрес.

По дороге домой лейтенант хотел было предварительно завезти солдата в часть, но мать рядового надрывно запричитала:

— Ребенок же совсем голодный… Пусть хоть капельку домашнего перекусит…

Сонная жена Торова сразу не могла взять в толк, что за гости свалились к ним за полночь. Поняв же наконец всю прелесть ситуации, всплеснула руками и обреченно прошептала:

— Ну, Торов, ты и лопушок… Угораздило, сдуру ума, связаться.

Стол московские гости сервировали на славу. Банки югославской ветчины и печени трески, просвечивающиеся ломтики осетрины и нежно-белые, жирные кусочки палтуса, ноздреватый венгерский сыр, копченая утка и косо нарезанная твердокопченая колбаса. Тут же десерт — горка крупных апельсинов с наклейками «Магос», рядом — конфеты: «Мишка», «Песни Кольцова» и трюфели. Столичная мама бережно развернула укутанную в полотенце поллитровую банку черной икры; столичный папа с не меньшими предосторожностями извлек из баула бутылку вина «Черный доктор» и водку «Посольская». А Торовым было ужасно стыдно за свой полупустой холодильник.

— Простите, не ждали, — оправдывалась хозяйка полуподвала, смущенно ставя на стол сковороду с котлетами и жареной картошкой, яичницу, масло и тарелку соленой капусты.

— Эт ничего, — довольно обвел взглядом Котов-старший плотно заставленный стол с дарами первопрестольной. — Хозяюшка, стопочки-то!

А готовившая бутерброды с икрой гостья, увидев на скатерти простенькие рюмочки с золотым ободком поверху, не удержалась от комментария:

— Скромновато живете… — чем вогнала офицерскую чету в густую краску.

— Ты тоже, мать, — упрекнул Котов-старший жену. — Они ж еще только начинают…

Сам же с удовольствием разливал вино и водку.

— Я воздержусь, завтра с утра на службу, а ему (кивнул лейтенант на солдата) совсем нельзя.

Вообще Торов очень неловко чувствовал себя за общим столом со своим подчиненным и втайне выругал жену, додумавшуюся поставить на скатерть не четыре, а пять рюмочек. Солдат же ощутил что-то сродни подобной неловкости еще на вокзале, когда в разговоре с командиром со стороны родителей был проявлен настоящий словесный прессинг. Теперь до рядового уже дошло, что своей настырностью в роте, а затем и родительской на вокзале его семейство перевалило собственные проблемы на чужие плечи и что, по крайней мере, уж не стоило бы тащиться самому к командиру домой.