Чертова дюжина ножей +2 в спину российской армии

Ошевнев Федор

Но — есть все-таки справедливость на белом свете! — как раз тут банду старшекурсников задержали с поличным на месте очередного грабежа и завели уголовное дело. Давно пора было!

Двоих беспредельщиков посадили в колонию, еще двоих осудили условно, но из ПТУ всех выгнали, и жить стало — красота. Между прочим, меня тоже к следователю тягали — он у мастера в кабинете сидел — и выспрашивали, не отбирала ли эта кодла у меня вещи или деньги. Я твердо сказал: нет; мастер кричал, что я вру, однако все равно я никого не заложил.

Училище закончил спокойно, а оба лета между курсами, на каникулах, работал, чтобы на сберкнижку, на зиму, хоть какие-то деньги положить. У меня в группе только у одного

была сберкнижка, я ее никому не показывал, прятал, втайне очень ею гордясь.

Окончив ПТУ, приехал домой и сказал отцу, что по закону имею право жить в нашей квартире, а если он вечером мне дверь не откроет, тогда я ее просто вышибу. Папашка кинулся в драку — мачеха его сильно подзуживала. Но я все-таки подрос и опыт мочиловок имел немалый, так что звезданул подвыпившему родителю в челюсть более чем удачно: он упал и с маху ввинтился башкой в ножку стола, наглухо вырубившись.

Мачехе я ткнул на дверь, предупредив, что, если из квартиры не уйдет, ночью придушу: кину подушку на жирное рыло, а сам сверху сяду, минут на пяток. Сволочная баба тут же помчалась капать в милицию. Вскоре явился участковый инспектор, мы серьезно поговорили, и, видно, прекрасно знавший моих дерьмовых родителей капитан принял мою сторону. В тот же вечер мачеха из хаты свалила, ключи у нее я предварительно отобрал.

Вернулась она туда, когда я на следующий день ушел искать работу. Стерва, видать, загодя припасла лишний комплект ключей. Ну и забрала все, что еще оставалось в квартире мало-мальски ценного, — даже посуду и старый, но рабочий утюг. Однако больше всего мне жаль было материного наследства: энциклопедии «Комнатное садоводство». Я ее за всяким хламом на антресоли прятал, однако гадюка и туда доползла.

Я начал орать на отца, требуя показать, где она живет. Но он несколько дней все отнекивался, а потом неожиданно свалил из дома сам — к какой-то другой тетке. Кому понадобился такой порченый фрукт — уму непостижимо. Короче, я остался хозяином в двухкомнатной, хотя и полупустой квартире. Первое, что сделал, — сменил на ее входной двери замки. И славно зажил…

Неполный год проработал грузчиком в гортопе — насилу добился, из-за роста брать не хотели, — начал помаленьку калымить, наладил связи со старыми друзьями…

Вместе с ними я мачеху свою однажды вечерком в тихом уголочке подкараулил; приятели, по моему наущению, раз папаньку перевстретили и с третьего удара в дышащее сивухой табло адрес мурластой твари из алкаша выбили. Курва чуть не обделалась, когда я ей перо к глазу приставил и пообещал обе гляделки лично выковырнуть, если она немедленно «Комнатное садоводство» не представит. Как шелковая, отдала ключ от своей хаты и внятно рассказала, где том краденый искать.

Я сам сходил в загаженную «однушку», которую эта сука сдавала, пока обитала у нас, гребя за то прилично бабок, и забрал материну реликвию, а заодно попавшийся на глаза наш утюг. Потом вернулся к мачехе и за надорванный корешок плюс огромное жирное пятно на верхнем переплете энциклопедии так ввинтил воровке в хлеборезник, что минимум один зуб ей точно вышиб. Кровью харкала! Еще пригрозил: коль заикнется в ментуру — найду в любой точке глобуса и растребушу на мелкие кусочки. А предварительно утюжком жирное брюхо до печенок прожгу. И лезвием ножа, для понятливости, по страшнючей — глянешь: стошнит! — роже так поводил слегка. Промолчала, рыжая тварь!

Мы с друзьями у меня на квартире стали частенько собираться. Но гулять старались по-тихому, потому как раз тот же капитан-участковый приволокся и пригрозил, что на своей территории притона не потерпит. Заложил же, гад, кто-то из завидущих соседей!

Ко мне и женщин иногда приводили, согласных за выпивку-жратву на постельные дела, так я с одной поближе и познакомился.

Она из деревни была, на электроламповом комбинате впиливала, меня постарше и в жизни поопытнее. Несколько месяцев мы с ней прожили, как муж с женой, и это мне здорово понравилось. А что: пришел с работы — ужин на столе, в квартире чисто-блисто и белье для кувыркания в койке постирано-поглажено!

И еще. Оформилась у меня, когда я домой вернулся, мечта: возродить материн розарий, который за время моей учебы в ПТУ приказал долго жить, а весь газон под балконом густо зарос сорняками. Я даже в спецмагазин «Цветы» ходил, каталог сортов роз листал, искал подходящие плетистые. Но, поразмыслив, решил это дело до возвращения со срочной пока отложить.

К концу апреля уже повестка из военкомата не заржавела-подоспела: а пожалте-ка священный долг перед Родиной исполнять! Хоть не в жилу, а — надо! Моя мадам сильно разнюнилась, но поначалу пообещала меня ждать, пока положенный срок отслужу. Только в квартире я ее все-таки не рискнул одну оставить, хотя сожительница чуть не до истерики умоляла и требовала. Уж больно не хотелось ей назад, в общагу, переезжать, хотя койку там на всякий случай она за собой сохранила.

Однако и соседка сердобольная, и таксист дядя Паша мне твердо зазнобу в нашей хате оставлять рассоветовали: мало ли чего всякого за год без меня на кровной территории может произойти. Так ведь жилплощадь наследственную и профукать недолго, хотя папашка мой в ней по бумагам продолжает числиться. Примеров криминальных отъемов квадратных метров — море! И пришлось в конце концов сожительнице восвояси отбыть. С ужасно крутой обидой притом.

Написал я потом своей бывшей, на общагу, из-за каменного забора, и раз, и другой, и третий. Только она мне ни словечка не ответила. Впрочем, понятно, почему. Тогда, неожиданно для себя, я вдруг сочинил такие стихи:

Я знаю, ты совсем не виновата, Что перестала письма мне писать. Зачем тебе нужна любовь солдата, Когда его еще так долго ждать…

Но мадам так и не отозвалась, и я понял, что это — финиш…

Писем я ни от кого не получал, только раз от жалостливой соседки, на которую оставил квартиру и «Комнатное садоводство». Она сообщила, что отца посадили за пьяную драку. Спасибо родной милиции! И дяде Паше с сердобольной, что не позволили мою невенчаную без присмотра в хате оставить. Кто знает, чего бы она там одна нахозяйничала, после того как осужденного батяньку выписали!

На почту ходить перестал, разуверившись, что зазноба бывшая хотя бы пустой конверт пришлет. В казарме сослуживцы вечно болтали о доме, о родителях, о всяких тряпках, мотоциклах и авто-иномарках, а я мысленно посмеивался: какие все-таки они еще дети…

Замполита и взводного я обманул: помогло, что в военкомате какой-то бюрократ, еще когда я только на приписку пришел, додумался в личное дело фамилию и «звание» мачехи вписать. Долбак тупорылый! Они ж так и не расписались, значит, была просто сожительница, а мне вообще никто. Но это даже лучше оказалось: я начальникам письма, вроде от них, родаков ссученных, специально предъявил. Липовые. Потому как, когда мусор из казармы выносил, додумался на помойке несколько старых конвертов с родительскими посланиями изыскать. Потом с них марки на два чистых конверта переклеил, а печати почтовые туда же перевел через крутое яйцо — нам по воскресным дням в утреннюю пайку по две штуки включают. Ну и адрес части постарался измененным почерком, похожим на тот, который в письмах, накропать — специально в уголке за караульным городком, вдали от посторонних глаз, потренировался… Прохляло!