Чертова Мельница

Бушков Александр Александрович

Сварог кивнул. Заклинания он творить не мог, но все его способности остались при нем — и он знал, что Оллан не соврал ему ни разу. Так что придется доверять и далее…

Кольцо Оллан не без труда стянул, притащив из задней комнаты мокрый кусок мыла и изрядно намылив Сварогу лапу. Мальчишка обернулся быстро, Фишта, видимо, жил недалеко — и Сварог, вновь укрывшись на дворе, слушал, как происходит торг. Увы, неравноправный: Фишта, старичок с противным голосом, откровенно крутил, вилял и пудрил мозги, а Оллан, конечно же, не обладал достаточными познаниями в ювелирном деле, чтобы достойно дискутировать.

Наконец лавочник открыл дверь и поманил Сварога.

— Вот, извольте, — сказал он, показывая на ладони три золотых монеты (между прочим, уже новехоньких, со Свароговым профилем). — Три аурея дал, жила этакая.

Нутром чую, что колечко ваше стоит побольше, я только по весу прикидываю, что золота на него пошло столько, сколько весят ауреев шесть, ну да что же тут поделать? И не разбираюсь я, и идти больше не к кому… Как вам, ничего? (Сварог кивнул). Ну и прекрасненько. Вот только… — Оллан подергал бакенбарды в нешуточной задумчивости. — Цена у меня, конечно, одна, что для людей, что для таких… как ваша милость, иначе выйдет несправедливо. Вот только как же вы унесете то? На три золотых с меня полагается вот такой мешок всякого товара, — он изобразил руками размеры мешка. — Вам же его волоком тащить придется, а если люди увидят, что собака — уж простите — мешок тащит, то непременно шуганут и отберут все… Как же нам быть — то с вами, чтобы все вышло по-честному?

Подумав, Сварог поднял лапу и проделал такие манипуляции.

О словно отмечал высоту стоявших на полу нескольких невысоких предметов. Оллан наблюдал за ним, озадаченно теребя бакенбарды.

— Чтоб это значило… — бормотал он. — Как бы несколько раз… Ага! Вы, стало быть, у меня столоваться хотите, чтоб как бы завтрак, обед и ужин? (Сварог закивал). Тоже выход. Приходите три раза в день, я так приблизительно прикидываю, недели на две денег хватит… Договорились? (Сварог замотал головой). А вот теперь уж я ничего не понимаю…

Оглянувшись на него, Сварог выскочил в приоткрытую дверь, быстренько добежал до конуры, уселся с ней рядом и выразительно замотал головой в ее сторону.

— А, вон оно чего… — кивнул вышедший за ним следом Оллан. — Вы, как бы это сказать, и жилье у меня снять хотите?

Сварог закивал. Оллан посмотрел на него — и вдруг расплылся в улыбке.

— А знаете что? — воскликнул он весело. — А почему б и нет? Денег за постой с вас брать как-то даже и совестно, я ж не хозяин постоялого двора, а это конура, не комната… Тут такое дело… Живите сколько хотите… то есть, я так прикидываю, недели две, пока вам есть чем за провизию платить, — предусмотрительно добавил он. — Только такое дело… Вас не затруднит, как бы в виде уплаты, время от времени по двору ходить и погавкивать, как обычной собаке и полагается? Тут штука в чем… С сегодняшней ночи начинается Марутино Трехдневие… не слышали? Ну да, вы ж явно издалека… Три ночи народ будет веселиться вовсю, и молодежь в том числе. От нее-то, от молодежи, и все беды. Ладно, когда они за городом на пустоши будут через костер прыгать, я и сам когда-то со старухой… Но они ведь три ночи напролет еще и безобразить будут, не так чтобы опасно, но шкодливо. Полагается так испокон веку. Марута, если вы не знаете, была фея ужасно озорная, вот и полагается… — он хмыкнул, смущенно потупился. — Помню, лет тридцать назад мы и сами… Положено ж… В общем, могут и повозку со двора укатить леший знает куда, и колбасы из ледника потаскать, и мало ли что… Мы, помню, один раз у старого Патура — он тогда живой был — корову тихонечко свели со двора, сажей размалевали и ухитрились по ступенькам завести на галерею, что вокруг хлебного амбара Монгара ведет, на изрядную верхотуру. Ну, глаза ей тряпкой завязали, травой манили, в зад пихали, темно было… — он, мечтательно заведя глаза к нему, захихикал. — А утром, когда рассвело, она сойти боится, стоит там, на верхотуре, орет благим матом на весь город… Патур бегает, Монгар ругается, а мы в толпе стоим смирнехонько, как будто и ни при чем… Только когда потемнело вечером, ее кое-как вниз свели… Понимаете теперь? (Сварог кивнул). Ну вот… Туда, где злая собака, никто не полезет, кому охота заполучить драные штаны и покусанную задницу? А у меня Беляк от старости неделю как помер, все знают, что я нынче без собаки… Сговорился с Илахом взять щенка, у него хорошие, да ему ж еще неделю мамку сосать… А ежели вы будете время от времени погавкивать да порыкивать, никто и не сунется. Я скажу, будто купил по случаю злющего пса… Что вы опять головой виртуозите? Ах, нет? Не хотите, чтоб про вас знали? Ну, понятно…

Тогда уж предупреждать я никого не буду, а вы все равно погавкивайте, ладно? Голосище у вас… внушительный. Мало ли откуда собака во дворе взялась, главное, имеется и гавкает… Ну так как, возьметесь?

Сварог закивал. Не столь уж обременительный труд взамен великолепного укрытия. Плохо только, что после первой же ночи пойдут разговоры: «А у Оллана собака во дворе завелась». В такой глуши и это — интересная новость. Рано или поздно разговоры эти непременно дойдут… Ну что ж, придется рискнуть… очень уж ему повезло с этим добродушным толстяком…

Кивнув в последний раз, Сварог протянул хозяину лапу, которую тот машинально пожал, словно протянутую руку.

Глава XIV

В УЧЕНОМ ОБЩЕСТВЕ

Жизнь определенно приобрела некое благолепие: все относительно чего-нибудь да относительно…

Король королей Сварог Барг безмятежно распростерся возле своей нынешней резиденции — старой, но добротной конуры из потемневших досок, крытой ржавой жестью. Утреннее солнышко еще не припекало, но уже приятно грело, завтрак из первосортных колбас и ветчины оказался таким, что есть нисколечко не хотелось. Ночное дежурство выдалось не столь уж и обременительным: несколько раз и впрямь, заслышав шепотки-смешки и осторожные шаги по ту сторону забора и у ворот, приходилось, подойдя вплотную, рычать и лаять на совесть, но ближе к утру все угомонилось, должно быть, прошел слушок, что собака у Оллана вдруг да и завелась…

Прижился, можно сказать. Неизвестно, какую басню преподнес домочадцам Оллан, но приняли ее без особого удивления — а собственно, чему тут удивляться? Ну, купил по случаю батя собаку, дело нужное… Ранним утречком вышла посмотреть на Сварога «старуха» — собственно, не такая уж и старуха, ровесница Оллана, лет пятидесяти. Вид у нее, правда, был настоящей мегеры — чертовски неприятная баба. Постояла, поджав губы, глядя на Сварога так, словно собиралась потребовать подорожную и прочие удостоверяющие личность документы — но, конечно, ничего такого делать не стала, постояла-похмурилась да и ушла. Сварог слышал, как она в лавке сварливо заявила:

— Уж за два сестерция мог бы подыскать и получше… Вечно тебя, дурня, облапошат…

— Так ведь медные сестерции, не серебряные, мать, — с кротостью, должно быть, выработанной долгими годами, отозвался Оллан. — Хороший пес, верно тебе говорю. Всю ночь прогавкал. Сама видела — урона ни на грош, «марутники» как пришли, так и ушли… Что, не так?

— Ну, так… Смотри, чтобы малого не куснул…

— Да он не кусливый. Соображает, где хозяева, а где кто.

— Ладно, ладно… Положи уж чего пожрать…

Вскоре во дворе появился Оллан с большущей миской какой-то бурды, даже издали неаппетитной на вид — все кухонные остатки налицо. Подмигнув Сварогу, хозяин унес миску в свинарник, принес пустой, поставил рядом с конурой, проговорил тихо:

— Ну, я пошел лавку отпирать, а вы уж тут…

Потом выглянула прехорошенькая дочка — уму непостижимо, как у этакой мегеры… Во двор выходить не стала, с любопытством поглазела на Сварога и исчезла.

За ней появился «малой» — вихрастый и конопатый босоногий мальчишка лет двенадцати. Этот оказался посмелее сестры — подошел к конуре так, что от Сварога его отделяла лишь пара шагов. И долго разглядывал с этаким деловитым лукавством — явно замышлял, стервец, какую-нибудь проказу вроде привязанной к хвосту консервной банки. По хитрой рожице видно — вскоре что-нибудь такое да отчебучит, паршивец, нужно быть настороже…

Хорошо еще, что сорванец был уже в том возрасте, когда простой народ праздности у детей не допускает. Вскоре мальчишка появился уже в башмаках, открыл конюшню, вывел пузатую лошадку мышастой масти, умело ее запряг, распахнул ворота и поехал куда-то со двора.

— Эй, а ворота? — крикнула девушка, появляясь в двери.

Не оборачиваясь, мальчишка важно бросил:

— Сама закроешь. Не мужское это дело — ворота запирать…

И подстегнул лошаденку, пустившуюся рысцой.

— Чтоб тебя! — беззлобно воскликнула девушка. — Мужик нашелся… — покосилась на Сварога. — Эй, рыжий, ты не кусаешься?