Чертовар
Шрифт:
Восемь верст при таком темпе — вышло много даже для железного киммерийского здоровья академика, началась резь в легких. Однако с обычной зоркостью Гаспар отметил: дальше ручья трещина не идет, да и вообще ее постепенно заливает водой. Но сейчас исторические ценности, погребенные под слоем арясинской земли, интересовали академика в последнюю очередь, — по аналогии с находками в Китае он знал, что этого глиняного добра тут скорее всего на полвека раскопок. Гаспара интересовало само землетрясение — или что там? Бомбежка, ракетный удар? Вообще — что?..
Зрелище возле чертоварни открылось Гаспару такое,
Антибка продолжал кружиться и выть, сотрясая землю и хватаясь мохнатыми лапами за рога — точнее, за один рог, ибо второй был у него обломан. Что-то еще у него на лбу теперь наливалось и взбухало — синим, лиловым, фиолетовым, красным цветом, словно посредине лба собирался произрасти у него эдакий единорожий бивень. Однако же бивни единорогов сопряжены обычно со всяческой девственностью, Антибка же был как-никак бес — какая тут девственность? Ну, а кто его, беса, знает?.. Гаспар мысленно полез доставать записную книжку, однако понял, что сейчас не время и не место вести даже самые ценные научные записи.
Осознав, что Антибка угомонится не скоро, Гаспар по длинной дуге обошел поляну и присоединился к стоящим возле веранды. На самой веранде обнаружился еще один зритель, собственной персоной старец Федор Кузьмич, с неудовольствием потирающий указательным пальцем то правую бакенбарду, то левую.
— Кажется, придется кончать эту сволочь, — глухо и зло сказал Богдан, — совсем затрахали. Совсем работать невозможно. Одни убытки сплошные. Мутота и невыгода.
— Которую сволочь, Богдан Арнольдович? — спросил Гаспар. Антибку ему было жалко, но почему-то не верилось, что это именно его обозвал сейчас чертовар сволочью.
Чертовар посмотрел на академика со всей мрачностью, на которую был способен.
— Кавеля. Адамовича. Глинского. По прозвищу — Истинный. Место прозябания — село Дебрь Верхнепинежского уезда Архангелогородской губернии. Национальность — сволочь. Вероисповедание — тоже. Воюет с Выползовской чертоварней с минувшей весны — с тех пор, как здесь предоставлено религиозно-политическое убежище Кавелю Глинскому. При атаках на Выползово использует самонаводящиеся крылатые ракеты «Родонит», самопальные, кстати, ориентирующиеся по излучению лобных долей черта… Один удар уже был — весь пентаэдр мне разнесли в кусочки, убытку на пятьдесят тысяч… А теперь — снова. Изволите видеть. На этот раз все ему и досталось. Обычного я забил бы, отбеловал, кожу в зольник бросил — и всех делов. А этого жалко. Хоть и плесень он, а умная скотинка, слова худого про него не скажу… Не его бы лоб — не ровен час, угодили б эти ракеты опять в пентаэдр, там у Фортуната осенник недопластан… Тьфу. Пора с этой сволочью кончать и с ее ракетами тоже.
Федор Кузьмич тоже
— Мысль верная, Богдан Арнольдович. Но это война. У него ракет — если верить Кавелю Модестовичу, а ему, думаю, всегда верить можно — как цыплят на птицеферме. «Земля-земля», «воздух-воздух», «омут-омут», даже, говорят, «дупло-дупло» — и то есть. И аэродром в Карпогорах тоже, говорят, у него весь под контролем. А у вас с этим делом как?
Богдан криво усмехнулся.
— Ну, с термоядом не очень… Да и «дупло-дупло» не заготовлено, у него честно говоря, у меня тоже… источники информации. А прочее все и у нас есть. Даже и «Родонитов» десяток найду, если нужно будет — на том же Восточном Тиморе и покупал, больше их никто уже не делает, да и вообще едва ли понадобится. Я вообще-то попросил над ними геостационарный спутник держать, далеко гляжу, все вижу. Сволочи они, вот что. Мне продукт заказчику сдавать! Три дня всего, потом день-два на сборы, и можно воевать. Бойцов сейчас хватает, и неплохие, должен сказать, бойцы.
Федор Кузьмич посчитал на пальцах.
— А что… Хороший день для начала военных кампаний. Стало быть, через три дня и выступаем. Еще лучше, конечно, через девять. Чтобы ретроградный Меркурий ушел из полусозвездия рудбекии…
Антибка наконец-то рухнул посреди поляны. Черепная кость его, принявшая на себя удар трех еретических «Родонитов», напоминала рога ископаемого ящера трицератопса: три шишки, одна другой страшнее, к ним сбоку лепился еще и уцелевший по счастливой случайности природный рог.
— Жалко болеутоляющее на него изводить… — сказал Богдан, словно извиняясь перед кем-то, — ну да придется. Чай, своя скотинка, совсем не глупая — хоть и плесень он, а боль чувствует. Страдает.
Богдан ушел на веранду за снадобьями. Фортунат и Давыдка отправились в чертог — работать. Антибка так и остался скулить посреди поляны. А Федор Кузьмич и академик переглянулись.
— Кажется, начинают иметь место события, — проговорил старец, используя буквальную кальку киммерийского «более чем недостоверного» будущего времени..
— Пожалуй, на эти события будет любопытно посмотреть, — в том же стиле тактично ответил Гаспар, — должен же у событий иметься надежный свидетель. Лучше даже не один. Иначе кто поверит в их достоверность?
— Быть свидетелем легко и приятно — не менее, чем говорить в лицо государю всю правду, — старец явно кого-то цитировал, но в разъяснения решил не вступать, — но, созерцая события, еще ведь и уцелеть нужно. События, почтенный Гаспар Пактониевич, имеют свойство иной раз причинять неудобства не меньшие, чем задушевная беседа с государями. Думаю, даже не сомневаюсь, что события объявят о себе сами, лучше уж не звать их раньше времени на свою же… ну, скажем, голову.
Богдан с тяжелой сумкой наперевес сошел с веранды и направился к Антибке. Ни с чем не сравнимая вонь говорила сама за себя: АСТ-3, антисептик-стимулятор Тертычного, третья фракция, только и мог излечить шишки, полученные от прямого попадания восточнотиморских крылатых ракет «Родонит».
Даже стоимость этого зловонного бальзама чертовар собирался поставить в счет наконец-то допекшему его Кавелю Адамовичу Глинскому, известному под самоприсвоенным прозвищем «Кавель Истинный».