Чертово городище

Бушков Александр Александрович

Хватило беглого взгляда, чтобы убедиться – обезьян валяется мертвее мертвого. Одним-единственным ударом можно и слона уложить на месте, если только знать, как бить...

Глава двенадцатая

Как уходят из гостей

Медлить было нельзя – могли всполошиться. Марина направилась прямо к золоченому балкону, остановилась перед ним, вновь прокручивая в уме цепочки и блоки.

Подняла голову. Очаровательная ханская дочка – будем ее так называть определенности ради, наверняка истине это вполне соответствует – до сих пор еще не могла опомниться от

величайшего удивления, стояла, вцепившись в перила, в совершенно детском изумлении приоткрыв розовые губки, округлив глаза. Сколько бы здесь прежде ни состоялось подобных забав, т а к они никогда не кончались, сразу видно...

Верзилы тоже развесили губья, их физиономии стали еще тупее, хотя поначалу такое казалось невозможным. Усмехнувшись про себя, Марина отчаянным рывком бросила тело вверх – это было не так уж трудно, всего-то метра два, на тренировках (и в жизни, на занятиях) случалось откалывать номера почище...

Надежно уцепившись левой за перила и гораздо менее хватко правой, в которой была зажата булава, Марина оттолкнулась ногой, выписала головокружительный пируэт – и увесистый шар булавы с противным хрустом впечатался в висок правого верзилы. Он потерял равновесие, качнулся – и Марина ударом черенка в горло отправила его в полет через перила.

Возле второго она оказалась на какую-то долю секунды раньше, чем снизу донесся грохот, будто на пол обрушился толстенный чурбан. Вот тут, когда она уже не висела на перилах в неудобной позе, а стояла на ногах на твердой поверхности, все оказалось еще проще: удар коленом в пах (ох, как он взвыл, переламываясь пополам, сразу ясно, не евнух!), пальцами – в тупые бельма, набалдашником в горло! Теперь – уклон влево, подхватить падающее тело и согласно известному принципу рукопашной сделать так, чтобы оно помогло своим собственным весом, направить прямехонько за перила...

Кусок перил выломился с треском – и обрушился вниз вместе с телом. Еще один тупой, оглушительный удар... И больше снизу не доносилось ни звука. В добавке телохранители не нуждались.

Дверь, в которую ее сюда забросили, распахнулась, и к балкону побежали Гюнеш с подчиненными, оторопело вопя что-то нечленораздельное, хватаясь за кобуры. Поздно. Марина уже стояла на балконе, загородившись ошарашенной девчонкой, выкрутив ей руки за спину, прижав лебединую шейку древком булавы. Это оказалось не труднее, чем справиться с тряпичной куклой...

Троица остановилась под балконом, таращась вверх с видом людей, вероятно мечтавших, чтобы все происходящее оказалось ночным кошмаром, и понимавших тем не менее, что вокруг сама доподлинная реальность.

– Ну, что глазки пялите? – спросила Марина громко, злорадно. – Попробуй угадать, придурок сраный, сколько секунд мне потребуется, чтобы свернуть ей шейку... А чтобы башка лучше соображала, посмотри еще раз на тех трех обезьян...

Гюнеш невольно завертел головой, глядя на три лежавших там и сям неподвижных тела. Вытянул вверх руки, прокричал с самой натуральной мольбой:

– Я тебя прошу, не жми так сильно!

Девчонка слабо трепыхнулась, но Марина играючи ее утихомирила. Поднесла к ее лицу черенок булавы:

– Который глазик выдавить, правый или левый? Как скажешь! Только дернитесь, ублюдки!

Они замерли внизу, боясь шелохнуться. За спиной, за резной дверью тоже кто-то уже занял позицию –

Марина превосходно слышала возню, толкотню, причитания на незнакомом языке, голоса как мужские, так и женские. Что ж, чем больше переполоха, тем лучше...

Дверь приоткрылась самую чуточку, показался чей-то округлившийся от ужаса глаз. Марина крикнула:

– Гюнеш, пидер ставленый! Ну-ка, распорядись, чтобы эти, у меня за спиной, убирались живенько! Иначе я этой сучке пальцы ломать начну...

Гюнеш отчаянно заорал что-то, и дверь моментально закрыли, шевеление за ней прекратилось, хотя наверняка никто не ушел, так там и остался.

– Ну что, – сказала Марина, – зови своего славного хана, потолкуем...

– Светлого хана нет во дворце...

– Ну тогда придется с тобой договариваться, – сказала Марина. – Потому что, чует мое сердце, в этой ситуации ты главный за все ответственный... С тобой и толковать.

– Кто ты такая? – вскрикнул он, весь белый.

– А какая тебе, на хрен, разница? – философски спросила Марина. – К чему такие подробности? Лучше давай обсуждать дальнейшую судьбу этой сучки...

– Сама ты... – пискнула пленница и тут же умолкла, придушенная черенком булавы.

– Ах, во-от как? – усмехнулась Марина. – Мы, оказывается, умеем и по-человечески изъясняться? – она чуточку отвела черенок: – Эй ты, паскудка бледная, как тебя зовут?

– Айгюль... – пролепетала ханская дочка.

– Хан – твой папа?

– Да... Отпусти, и тебя не тронут...

Двумя пальцами Марина прижала ей горло, посчитав, что узнала достаточно. По-прежнему зорко держа краем глаза дверь за спиной, чтобы не достали с той стороны, просчитав кое-какие варианты на тот случай, если все же сдуру ворвутся, громко сказала:

– Гюнеш, между прочим, мне уже приходилось убивать людей, и у меня это неплохо получается. Вот эти твари, – она подбородком указала вниз, – далеко не первые... Я специально вношу полную ясность, чтобы ты не строил иллюзий. По-моему, все козыри на руках у меня. Тебе понятно слово «козыри», обезьяна?

Судя по его мятущемуся взгляду, он лихорадочно искал выход и, конечно, не находил. Любому мало-мальски сообразительному человеку ясно: ханская дочка влипла крепко...

С бледным, напряженным лицом он произнес, пытаясь оставаться спокойным и рассудительным:

– Ты даже не представляешь, с кем связываешься и что тебя ждет, если...

– Ну и что? – безмятежно пожала Марина плечами. – Дураку ясно, что фантазия у вас по-садистски буйная, к чему толковать о деталях? Любезный мой Гюнеш, свет очей моих... как там у вас еще плетут красивости? В общем, в твоих рассуждениях есть один единственный, но чертовски существенный изъян: можете меня на кусочки резать и шкуру сдирать лоскутиками – но, что бы вы ни придумали, это будет п о т о м... После того, как эта кукла сдохнет. А если она сдохнет, есть у меня стойкие подозрения, что твой славный хан рассвирепеет не на шутку. И шкуру будут драть с нас обоих, на одном пыточном станке. И, думается мне, не только с нас... – она широко, весело улыбнулась. – У меня, по крайней мере, яиц нет, а у тебя есть, и насчет них хан обязательно придумает что-нибудь изысканное... Как думаешь? Я на месте хана, узнав, что моей ненаглядной доченьке свернули шею как цыпленочку, всех до единого здесь порезала бы на кусочки...