Чертово колесо

Гиголашвили Михаил

— Надеюсь, это облегчит ваши страдания.

Титал, дико косясь на подушку, начал рассказывать, что нога очень болит, но тут Зеро рухнул со стола и с треском ушибся плоской головой о пол. Поднялся визг и плач. Бабушка стала беспомощно оглядываться. А Кока, недолго думая, бесшумно выхватил пакет из-под подушки и сунул его себе за пазуху. Бабушка ничего не заметила.

Под удивленными взглядами они покинули комнату. Кока поддерживал ослабевшую бабушку под локоть, а на злобное ворчание Титала:

— Эй, братан,

куда деньги берешь? Мне их бабушка дала! — многозначительно сказал:

— Вечером зайду, проведаю!

Домой они шли не спеша. Бабушка была задумчива и теребила перчатки. Наконец она произнесла:

— Дай мне слово, что все это — не спектакль, что этот молодой человек болен, а ты не куришь!

Что было делать?.. Кока дал слово, правда, скрестив в кармане два пальца. Когда они подошли к дому, бабушка осторожно поинтересовалась:

— Разве это вещество продается только в вендиспансерах?

— Нет, просто совпадение, — ответил Кока, чувствуя что-то вроде угрызений совести, которые исчезли, когда он, запершись в туалете, увидел в пакете вместо ожидаемой небесно-зеленой анаши какую-то коричневую трухлятину, разившую гнильцой…

Забив дрожащими руками мастырку, он выкурил ее в три присеста тут же, в туалете, не обращая внимания на стуки бабушки. А потом долго сидел на унитазе, с тоской ожидая, когда появится кайф, который запаздывал. Наконец, он убедился, что вместо азиатской дури ему подсунули труху.

«Сваливать отсюда к чертовой матери! — с отвращением и неподдельной злостью ударил Кока кулаком по бачку и принялся думать о том, что завтра надо будет ехать в вендиспансер, искать Хечо, лаяться с ним… А все потому, что он сразу не посмотрел, что в пакете. Как с анзоровскими пустышками… Он представлял, как Хечо будет отнекиваться и божиться, что кайф был хороший. — Иди и доказывай, что ты не верблюд! А может, Титал заменил? Нет, бред. Я бы заметил… Бежать отсюда! Аферисты, кидалы и вруны!»

14

B самолете Пилия оказался зажатым с двух сторон — справа потел плотный узбек с наливным затылком, слева квохтала толстая беззубая ведьма в цветастых юбках, которая никому не давала покоя еще в аэропорту. Пока ждали посадку, она поминутно вскакивала и в ужасе устремлялась к выходу, громко вопя: «Пасатка!.. Киде пасатка Ташькент? Пасатка!» Ее успокаивали, говорили, что рано, но она, недоверчиво вращая глазами, на какое-то время затихала, чтобы вскоре опять рвануться к дверям, расталкивая людей и разевая в панике беззубый рот.

«Ехать в Азию в такую жару — небольшое удовольствие! — кисло думал Пилия, с отвращением наблюдая за узбеками. — Вот вонючий народ!»

В самолете узбеки сразу сняли сапоги и туфли, вытащили кульки с припасами и принялись за еду, несмотря на то, что был уже второй час ночи, а стюардесса по микрофону объявила, что скоро будет подан

ужин. Поев, узбеки надвинули на глаза тюбетейки и косынки, запахнули халаты и вырубились. От запаха еды, пота и ног Пилию чуть не стошнило. Старуха вздремывала, приваливаясь грязными волосами к его плечу, а он, украдкой зло отпихивая ее, думал о предстоящем задании.

Что сказал бы майор, знай он о существовании чемодана?.. «Целый чемодан опиума! Вот это удача! Раздадим его барыгам, пусть торгуют. Морфинисты полезут к барыгам, а мы будем брать морфинистов живьем, отнимать деньги, конфисковывать опиум, который можно будет опять сдавать другим барыгам!.. Лопнет в Тбилиси — перенесем в Кутаиси, в Зугдиди, Боржоми, Хашури… Городов много, всюду кайфуют, а что еще народу делать? Соберем по пape-другой лимончиков — и все, в отставку. Огороды сажать, поросят растить и деревенских девок жарить».

«Действительно, морфинисты — как тараканы, — думал Пилия под мерное жужжание самолета. — Сколько их ни бей, они все равно будут ползти к отраве, даже зная, что там нечисто, опасно, что могут повязать… Жажда кайфа всегда сильнее страха перед ментами, тюрьмой и самой смертью. Морфиниста губит то, что он каждый раз надеется: "Сегодня пронесет! Всегда проносило, почему же сегодня не пронесет?" Вот один раз и не проносит». Это, кстати, относилось и к самому Пилии, о чем он тоже не забывал. В юности он презирал наркоманов. Но после того как по службе попробовал морфий, уже не мог обходиться без таблеток, ампул, порошков — всего, что делало его бодрым, сильным, наглым и бесстрашным.

Толчком откинув старухину голову, Пилия удобнее уселся в кресле, открыл глаза… В конце концов, все можно сделать чисто, технично, умно. И результат будет. Опиум действительно легко продавать дважды: в первый раз — барыгам для продажи, потом потихоньку отнимать у наркуш или конфисковывать у тех же барыг, потом им же всучивать опять… Куда они денутся?.. Ментам все барыги и так известны наперечет. «А разве нельзя продать и в третий раз?.. — подумал он. — В конце концов переловим барыг — и опиум снова наш!» В мечтах он вторгался в далекие фантазии и, поймав себя на этом, оборвал завихрения мыслей: «Вначале надо взять, а там посмотрим».

Наверно, лучше всего последовать совету Большого Чина: везти вора и чемодан официально — выследили цепочку, задержали гонца, везем домой, вот ордер на арест, протоколы обыска, задержания. Согласится ли вор? «Да кто его будет спрашивать!» — усмехнулся Пилия.

Он, конечно, не очень отчетливо представлял себе, что это такое — чемодан опиума. Видел разное количество, но чемодан… Это только в песенке поется про «чемоданчик с анашой», а как это выглядит, какого он размера — этого Пилия не знал. Но одно было ясно: чемодан опиума — такая вещь, которая способна круто изменить всю его жизнь.