Чертово колесо
Шрифт:
Майор настаивать не стал, протянул пухлую руку, нагло задержав ее ладонь в своей так, что Нане пришлось с силой выдернуть руку. Она обессилено поднялась и на ватных ногах пошла из комнаты.
А Майсурадзе внимательно проводил застывшим взглядом ее бедра, допил боржом из ее стакана и подумал о том, что когда, наконец, у него будет свой большой дом, он обязательно возьмет туда эту беспризорную женщину, научит ее жить, даст ей денег, если, конечно, она будет хорошо исполнять свои обязанности. Ноги у нее, может, и коротковаты, но зато лицо, грудь, губы! И еще язычок
Войдя, Мака спросил с порога:
— Что это?
— Что? — очнулся майор.
Мака поднял со стула, где только что сидела Нана, черную сумочку.
— Она, наверное, забыла. Пойди отдай… Хотя стой! Дай сюда! — И майор, высыпав на стол содержимое, принялся шарить в нем. Огрызок карандаша для век, румяна в старенькой коробочке, обрывки каких-то затертых бумажек и билетов… Восемь рублей… В косметичке — резинки для волос, заколка, разорванная цепочка с крестиком, три сигареты, пинцет, пилочка…
В этот момент дверь открылась. Это была Нана.
— Я забыла сумочку, — начала она, но осеклась, увидев, чем заняты майор и капитан.
Мака смутился, а Майсурадзе как ни в чем не бывало ласково ответил:
— Да? Ваша? А мы как раз пытались узнать, кто это забыл. Думали, документы найдем, известим… Забирайте! — И он начал сгребать всю ерунду обратно.
Вдруг взгляд его упал на маленький, неприметный газетный комочек, застрявший в створках складного зеркальца. Майор развернул его:
— А это что?.. — Сунул нос в пакетик. — Никак анаша?!
Нана с ужасом вспомнила, что пару недель назад, когда они с Ладо шли куда-то, он, боясь облавы, бросил это ей в сумочку, потом неожиданно куда-то исчез «на минутку», а она, видно, забыла о пакетике. И вот…
— Это что? — поднял на нее глаза майор, нюхая комочек.
— Н-не знаю! — пролепетала Нана.
Мака непонимающе смотрел то на нее, то на Майсурадзе.
— Не знаешь? А я знаю! Это анаша!.. Наркотик! — заорал майор и хлопнул по столу. — Ты, оказывается, наркоманка?! Значит, правильно говорил Бати! А ну, сесть! Пиши сейчас же, откуда у тебя анаша, сколько лет и с кем употребляешь, где достаешь! И про ёбыря своего, этого барыгу и морфиниста, тоже пиши все подробно!
Мака смотрел на Нану, подняв очки на лоб. Он ничего не понимал. Если майор подкинул пакетик, то зачем? И когда он успел? В то, что анаша была у Наны в сумочке, Мака поверить тоже не мог.
— Я ничего не знаю… Этого там не было… Это не мое… Это кто-то положил туда! — шептала Нана, почти теряя сознание.
— Ах, это мы, значит, подложили! — взревел майор. — Стерва ты этакая! Сейчас отвезем тебя в наркологический! То-то я смотрю, рот у нее сохнет! Анашистка! Мерзавка! В милицию с товаром пришла! Вот наглость! Она и есть главная барыга! Сколько их было в нашем городе? Света, Марина, Иза, Сирануш и вот теперь Нана! Прав, прав Бати — ей, видно, кольца за кайф давали, а она их решила продать! Так или нет?.. — грозно уставился он на нее. — Пол-Грузии отравила, а теперь овечкой прикидываться
Крича все это, Майсурадзе встал во весь рост. Мака по-прежнему недвижно смотрел то на него, то на Нану. Он ничего не понимал. Она тоже продолжала стоять.
— Сесть! — заорал майор. — А ты зови понятых! Живо!
Мака молча отправился из комнаты. Майор ходил по кабинету. А Нана сидела в шоке. Губы у нее действительно пересохли, она захотела выпить глоток воды, но стакан был пуст. Попыталась взять сигарету, но майор злобно зашвырнул сигареты в стол и захлопнул ящик, а потом еще и выключил вентилятор, отчего угрожающе навалилась тишина и стал отчетливо слышен каждый скрип стола и шорохи за дверью.
Все, что делал теперь майор, стало вдруг очень угрожающим. И Нана испугалась до холода в груди. И что самое главное — она-то знала, что это не они подбросили… Врать ей всегда было трудно, а сейчас…
Открылась дверь, и за Макой в кабинет протиснулись те же понятые, что и раньше. Увидев их, майор обозлился — вот дурак! Привел их обычных кивал — киоскера из газетной будки и уборщицу из соседнего магазина, которым платили по сто рублей в месяц за их труд, хотя уборщица едва умела читать, а киоскер еще с войны страдал жестокой глухотой. С другой стороны, сумочка уже обыскана, и звать настоящих понятых тоже не по закону. А майору вдруг ужасно захотелось обставить все «по закону».
Взглянув на женщину, Майсурадзе понял, что она дошла. Надо срочно оформлять. Протокол — великая вещь, бумага с подписями!
И майор вытащил из ящика новый бланк и стал быстро-быстро его заполнять… Недавно по телевизору говорили, что профессия милиционера делает человека черствым, подозрительным, склонным видеть всюду преступления и ложь, не верить людям… Да как же верить? Идешь брать наркушу — а натыкаешься на грабителя и убийцу! Разговариваешь с изнасилованной женщиной — а она, оказывается, барыга, даже в милицию с анашой явилась, сучка!
— Вот, видите, тут анаша? Ее нашли у этой женщины при обыске. Ясно? — рявкнул майор на понятых.
Видим, как не видеть, — залепетали те (у киоскера слезились от старости глаза, а уборщица прятала за спиной грязные руки и стыдилась своего провонявшего фартука).
Майор повел носом:
— Тут подпишитесь и катитесь!
Киоскер что-то нацарапал, уборщица черкнула крючок.
— Проваливайте, потом придете, сами знаете, — отпустил их Майсурадзе и любовно погладил протокол обыска. — Вот и все. Года три-четыре обеспечено. Ясно тебе?
— Да, — шепнула Нана, не в силах говорить.
— Что? Не слышу? Громче! Что ты молчишь, как Роза Космоебянская на допросе? Говори громче, не слышу!
Нана молчала.
— Молчишь? Ну молчи… А мы сделаем вот что… Мы сейчас поедем на экспертизу, чтобы время не терять…
И анашу твою проверим, взвесим. И насчет изнасилования уточним и выясним, а то сейчас у меня уже сомнения, было ли оно вообще… Да, прав Бати — ты дешевка, барыга! Дала ему кольца на продажу, а получила их от своего морфиниста. Логично.