Чертухинский балакирь
Шрифт:
Работала она как лошадь, и за себя и подчас за Спиридона, когда тот к часу засидится у себя в подполице, и все это копилось незнамо в какую порву.
Нет благодати в доме, в котором от века ребенок в люльке не хныкал. Какая елка в лесу, и та старается вырастить возле себя внучку или оставить внучонка!..
Хорошо Маше теперь подумать, что жизнь скоро совсем пойдет по-другому, и еще больше от такой думы подкатывали к самой глотке слезы и голова горячела.
Обо всем передумала Маша и к полночи, когда пропели первые на дворе петухи, понемногу стала уже забываться.
То ли Маша в этот миг совсем заснула, то ли только затомела и, напротив, заснуть не могла, переплакавши за день, только после петушьего крика Маша будто привстала с постели и, одною рукою упершись в подушку, а другою схватившись за сердце, внятно расслышала, как на отцовской половине скрипнула дверь, по половицам кто-то прошастал в валяных туфлях и сам Спиридон глубоко вздохнул, грузно перевернулся на другой бок, и под ним на весь дом хряснули доски. Спиридон спал на голых досках, хотя на день сам взбивал пышно перину и в голову - горы подушек: боялся Спиридон людского осуда и в святые хотел пробраться тайком!
Помнит Маша, что ворота сама она заперла на тяжелый поперечный засов и накинула большой крюк на крыльцовую дверь, и все же ей показалось на этот раз, что к Спиридону кто-то в эту минуту вошел: шуркнули шаги за перегородкой, и сам Спиридон спрашивает будто придушенным шепотком:
– Чего это ты так седни пропала?.. Я уж наполовину выдрыхся. Ох, тяжел к старости сон!
Маша даже привскочила и ноги с кровати закинула, держась обеими руками о закраек и вся так и подавшись в ту сторону, откуда слышался голос отца, обычный голос Спиридона Емельяныча, каким, он всегда говорит, когда чем-нибудь очень доволен или чему-нибудь рад, и другой, тихий и ласковый, совсем неизвестный, какой Маша у себя в дому слышит впервые.
То ли это дождик прошуршал по крыше, словно с веника, то и дело сбрызгивая ее капелью с березы, то ли мышь шелестела в углу, только Маша, уставившись в перегородку, хорошо в домовой тишине различила ночной разговор:
– Петух меня не пускал, Спиридон! Того гляди, так глаза вот и выклюнет…
– Хороший петух! Ни одной курицы не пропустит… Топтун-петух! Турецкой породы…
– Они, турки, все такие!
– Садись, садись, Устинька… Отдохни с дорожки!..
– И то, Спиридон, устала… Идешь, идешь… как, бывало, на богомолье… Зато дорога прямая: как по шнурочку!..
– Шнур-то огненный?
– Не знаю!
– Шнур-то, говорю, по писанию, через геенну протянут!..
– Геенны, Спиридон, не видала и врать не хочу… Знаю только, как за гусенский погост зайдешь, так и иди все прямо в гору!..
– Гора, говоришь?..
– Торова-гора прозывается… Только никуда не сворачивай… никуда не оглядывайся… пока не упрешься в голубой сад, а вокруг сада - золотая ограда!..
– Вешки-то хоть есть по дороге аль нету?..
– Столпники по дороге стоят… столпники из мужиков
– А хорошо, Устинька, на том свете?.. А?..
– Хорошо, Спиридон, уж так хорошо… как, Спиридон, весной на земле! Душок такой идет ото всего, как от первого листочка!..
– Думаю так, что не плохо!.. С крайку, да в райку! Приведется ли только побывать?.. Ты же вот говоришь, что в самую-то середку тебя все же не допускают.
– Не допускают, Спиридонушка… Бабам и мужикам туда нету допуску. Кто удостоен, живет возле самой ограды… вместо дома каждому калинов куст растет… калина ягодами кормит, когда почиваешь, а как проснешься, у самых ног побежит живая водичка…
– Ишь ведь, как хорошо… а туда вот нельзя!..
– Полно, Спиридон, и то хорошо!.. Лучше кус во рту, чем калач на базаре…
– И то правда… все не врата адовы!
– Совсем недалечко… они… эти врата… Только с виду-то понаружи их ничуть и не страшно… тоже с коньком и такие же большие, как и у тебя на мельнице, а за вратами, как в кузнице: дымок такой всегда оттуда идет, и большие молотки стучат, грешников долбят, гвозди в пятки вколачивают, на ребра обручи раскаленные нагоняют!..
– Кирилл Русалимский об этом явственно пишет в четвертой неделе о великом посте… Ты водички-то мне да ягодок как-нибудь принеси…
– Принесу, Спиридон, принесу… как умирать только будешь, так и принесу… целый подол принесу!..
– Страшно мне умирать… С краешку где-нибудь, да в раю!..
– Онамеднись, Спиридон, вышел ко мне за врата Петр с ключами и говорит: "Ты, Устинья, теперь хорошенько следи за Спиридоном… как бы перед смертью не натворил чего такого… ты уж, говорит, на последних годах лучше сама с ним поспи, а не то чего бы не вышло!.."
– И сам я, Устинька, чую!..
– Свалит, - говорит, - Спиридона черт возле самой дороги и в ад сволокет… А он бы, - говорит, - как раз нам пригодился!..
– Ну? Так и говорит?..
– Да… Сторож, говорит, к ограде был бы хороший!.. У него силенки-то - молодого такого наищешься!..
– Да, силы слава те осподи… сила-то и крушит больше всего… Ох, Устинька, не покидай ты меня до последнего часа!..
– По домашности тоже ему, говорит, помогни… Девка у него под хвостом чешет… Ну да по убогости ей все прощено будет… Пусть, говорит, Спиридон ослобонит ее от запрета… Убогую плоть искусить, что дерюжку золотом вышить… от того вере христославной большой убыли не будет!..
– Я и сам то же надумал… Митрий вон с Феколкой не выдержал: самуху, люди говорят, завел.
– Да ведь, Спиридонушка, заповедь-то больно трудна… Лучше, кажись, камни в гору таскать али воду с реки решетом, только не это… Все равно, Спиридон, дальше сторожей никуда не пойдешь!.. Слаб еси человек… особливо же женской природы… Маша к тому же убога… ей и грех не в грех будет… Кто на такую польстится?
– Да уж: палка палкой, ничего не скажу… Вся в родимую матушку! Да теперь, слава Христу: парень не ахтишный, но мне подходящий… В веру ко мне просится!..