Червь
Шрифт:
О: Он никак не мог разобрать, сэр, а только усмотрел, что девица немого не чурается. Дальше открылись новые обстоятельства, но о них в своё время.
В: Она всегда держалась этого обычая — есть и почивать отдельно?
О: Всюду, где только находилась для неё комната. А то на постоялом дворе в Уинкантоне к таким капризам не привыкли, и вышел спор — пришлось обратиться к мистеру Б., и он велел уважить её просьбу. Меня при этом не было, я знаю со слов Джонса.
В: Рассказывайте про Эймсбери.
О: Как я уже говорил, мистер Б. предуведомил меня, что в Эймсбери мы задержимся, хотя могли бы ехать и дальше. Ему пришло на мысль осмотреть капище. Вознамерившись отправиться в долину после обеда, он пригласил и меня полюбоваться этим местом. День выдался погожий, ехать предстояло недалеко, а я и подлинно любопытствовал взглянуть. Только, сказать по правде, зрелище оказалось куда менее приятным и величественным, чем я воображал. Вам, сэр, не доводилось посещать это место?
В:
О: Только Дик. Мы с мистером Б. спешились, чтобы прогуляться среди камней. К моему удивлению, он показал хорошее знакомство со святилищем, хотя прежде уверял, что, как и я, приезжает сюда впервые.
В: Из чего вы это заключили?
О: Он пустился в пространные рассуждения о том, какой видится из нашего века варварская религия, для какой причины ставились каменные колонны и какой вид имело капище до разрушения. Чего-чего не рассказывал! Я, подивившись, спросил, как он обо всём этом уведал. На что он с улыбкой ответствовал: «Смею вас уверить, Лейси, к чернокнижию я не обращался». И сообщил, что сведениями этими обязан преподобному мистеру Стакели из Стэмфорда, большому любителю древностей, каковой показывал ему свои рисунки и ландкарты и давал объяснения. Он ссылался на читанные им трактаты и размышления об этом памятнике, однако нашёл достойными внимания лишь взгляды мистера Стакели.
В: Вот когда он разговорился?
О: Ваша правда, сэр. И с каким блеском говорил! Признаться, учёность его привела меня в большее изумление, чем вид святилища. Среди прочего он как бы походя спросил, разделяю ли я веру древних в благоприятные дни. Я отвечал, что никогда об этом не задумывался. «Хорошо, — сказал он, — зайдём с другого конца: решились бы вы без всяких колебаний назначить первое представление новой пьесы на тринадцатое число месяца, которое вдобавок приходится на пятницу?» Я сказал, что у меня не достало бы духу, и всё же по мне это суеверие. «Вот, — заметил он, — и так думают едва ли не все. И вернее всего заблуждаются». Он отвёл меня на шаг-другой в сторону, указал на громадный камень в полусотне шагов от нас и объяснил, что, если в день Рождества Предтечи, пору летнего солнцестояния, встать посреди святилища — то бишь там, где мы сейчас и находимся, — и смотреть на восход, то солнце покажется как раз над этим камнем. Это открыл один учёный автор, имени коего я не помню; он писал, будто размещение камней сопряжено с положением солнца в этот день и по нечаянности так получиться не могло. А потом мистер Бартоломью промолвил: «Вот что я вам скажу, Лейси. Древние знали тайну, за обладание которой я готов отдать всё, что имею. Им был ведом небесный меридиан их жизни, я же свой только ищу. Пусть в рассуждении прочего они пребывали во мраке, зато уж в этом их озарил великий свет. Я же хоть и живу при ярком свете, а всё-то гоняюсь за призраками». Я возразил, что, по моему суждению, прелестный предмет, ради которого затеяно наше путешествие, если верить мистеру Б., нимало с призраком не сходствует. Тут он заметно смутился, но вслед за тем улыбнулся и ответил: «Вы правы, меня увлекли досужие умствования». Но не прошли мы и нескольких шагов, как он продолжил прежний разговор: «Ну не диво ли, что эти грубые дикари обжили те пределы, куда мы ещё боимся ступить, и уразумели истины, которые мы едва начинаем постигать. В понимании коих даже столь великий философ, как сэр Исаак Ньютон, подобен несмышлёному дитяте». Я, мистер Аскью, заметил, что никак не возьму в толк, о каких скрытых истинах он рассуждает. На это он ответил: «О той истине, Лейси, что Бог есть бесконечное движение. И капище это есть ничто как планетариум древних, это движение показывающий. Знакомо ли вам подлинное название этих камней? Chorum Giganteum [75] , пляска Гогов и Магогов [76] . По верованиям селян, они пустятся в пляс не прежде Судного Дня. Однако имеющий глаза увидел бы: они и теперь уже пляшут и кружатся».
75
Хоровод гигантов (лат.)
76
Племена, упоминаемые в библейской Книге пророка Иезекииля и Откровении св.Иоанна Богослова; по сложившейся в средние века легенде их появление в Судный День приведёт к уничтожению всего человечества; английская фольклорная традиция изображает их злобными великанами
В: К чему же вы отнесли такие речи?
О: Он говорил шутливо, точно насмехался над моим невежеством. И я, взяв тот же шутливый тон, не упустил его за это укорить. Он уверил меня, что его слова не заключают никакой насмешки, что всё это чистая правда. «Мы, смертные, — сказал он, — словно бы ввергнуты в Ньюгейтскую тюрьму, пять наших чувств и отмеренный нам короткий век суть решётки и оковы. Для Всевышнего время — неразъятая целокупность, вечное „ныне“, для нас же оно распадается на прошлое, настоящее и будущее, как в пьесе». Он указал на обступившие нас камни и воскликнул: «Как не подивиться тому, что ещё до прихода римлян, до самого Рождества Христова дикари, воздвигшие эти камни, обладали познаниями, которые недоступны уму даже ньютонов и лейбницев нашего века?» Далее он уподобил человечество театральной публике, которой
В: Иными словами, «пора и честь знать»?
О: В этом смысле я его и понял. Словно спохватился: дескать, что-то я непутём язык распустил, надо бы найти предлог замять разговор.
В: Что он, по вашему мнению, разумел под великой тайной, недоступной нашему уму?
О: Чтобы вам ответить, сэр, мне придётся заскочить несколько вперёд.
В: Будь по-вашему, заскакивайте.
О: Добавлю лишь, что больше я мистера Б. в тот день не видел. На другой же день, следуя далее на запад, мы проезжали мимо известного нам памятника, и я не преминул вернуться к этому разговору и спросил мистера Б., что ещё он может рассказать о древних и в чём состояла их тайна. На что он ответствовал: «Они знали, что ничего не знают». Но тотчас присовокупил: «Я, верно, говорю загадками?» Я согласился, тем побуждая его к дальнейшим рассуждениям. Тогда он продолжал: «Наше прошлое, наши познания, наши историки обрекают нас на ничтожество. Чем яснее мы видим минувшее, тем туманнее рисуется нам грядущее. Ибо, как я уже сказывал, мы подобны героям повествования, как бы чужой волей предопределённым к добру или ко злу, к счастью или к несчастью. Те же, кто установили и обтесали эти камни, Лейси, жили ещё до начала повествования — так, как нам сегодня и представить не можно: в одном лишь настоящем без прошлого». И он привёл мнение мистера Стакели, каковой полагал, что строители капища назывались друидами, что они пришли сюда из Святой Земли и принесли с собой начатки христианской веры. Сам же мистер Б. считал, что им отчасти удалось проникнуть в тайну времени. Даже враждебные им римляне в исторических сочинениях показывают, что они имели способность угадывать будущее по форме печени и полёту птиц. Однако мистер Б. пребывал в убеждении, что они в своём провидческом искусстве изощрились и того пуще, чему доказательством этот памятник, и у кого достанет умения верно изобразить его устройство при помощи чисел, тот и сам в этом убедится. С этой целью мистер Б. и делал свои измерения. Он говорил: «Я верю, что они знали всю историю нашего мира до конца, прочли книгу до последнего листа, как вы своего Мильтона», ибо я возил в кармане великое сочинение Мильтона и мистер Б. спрашивал, что я читаю.
В: И что вы на это?
О: Я выразил недоумение, отчего, зная будущее, они всё же подпали под власть римлян и исчезли с лица земли. Он отвечал так: «То был народ провидцев и мирных философов, им ли тягаться с многоопытным римским воинством?» И прибавил: «Да и сам Иисус разве избежал распятия?»
В: Не он ли прежде уверял, будто всякий волен выбирать и переменять свою участь? Но если будущее может быть предсказано, если мы не более свободны, чем раз и навсегда изображённые герои уже сочинённой пьесы или книги, стало быть, участь наша предрешена и непреложна. Одно другому противоречит.
О: То же самое пришло на мысль и мне, мистер Аскью, и я поделился с ним этими сомнениями. На что он ответствовал, что в рассуждении безделиц мы свободны поступать как нам заблагорассудится — подобно тому, как, готовя роль, я сам выбираю, как мне играть, в какое платье нарядиться, какие совершать телодвижения и прочее; что же до более важных обстоятельств, то мне надлежит ни в чём от роли не отступать и представить судьбу героя такой, какой задумал её сочинитель. И ещё он заметил: хоть он и верует, что Промысл Божий имеет попечение обо всём человечестве, но что Господь радеет о каждом в отдельности, что Он пребывает во всяком человеке, такому никак нельзя статься. Не верит он, что Бог пребывает и в добрых, достойных и в жестокосердых, порочных, что, вдунув в человека дыхание жизни, Он затем допустил его без вины претерпевать боль и лишения — а таких примеров мы находим вокруг в избытке.
В: Весьма опасные рассуждения.
О: Не могу не согласиться, сэр. Однако я лишь пересказываю то, что услышал.
В: Хорошо. Но мы остановились на вашем возвращении в Эймсбери.
О: У ручья я повстречал Джонса, ловившего плотву. Вечер был славный, и я присел рядом. А через час с лишком, вернувшись на постоялый двор, я обнаружил у себя в комнате записку мистера Б., в которой он просил меня ужинать без него, поскольку его одолела усталость и он желает немедля лечь в постель.