Чешская рапсодия
Шрифт:
Однажды к Бартаку подбежал Шама, глаза его горели, как у дикого быка. Войта в этот момент рассылал ординарцев с приказами командирам полков.
— С чем пришел, Ян? — нетерпеливо спросил Бартак. — Ты сегодня что-то весь горишь.
Шама пропустил это мимо ушей: он и сам знал, что лицо его такое же красное, как волосы на голове.
— Товарищ адъютант начальника дивизии! Полковника Книжека нам уже не достать. Ребята из конной разведки видели его труп в степи. То ли его пулемет скосил, то ли кто-то из белых — Книжек, видно, собирался дезертировать.
Бартак нахмурился, посмотрел на пунцовое лицо Шамы прищуренными глазами.
— Ладно,
— Хорошо, что ты тут, Ян. Срочно нередай Ондре Голубиреку, пусть Интернациональный полк готовится отразить атаку: казаки скапливаются в степи.
— Слыхал, Шама? — подхватил Бартак. — А вот это отвезешь в Титовский полк [8] — Бартак сунул ему пакет с приказом.
Ян Шама щелкнул каблуками, шпоры звякнули, и он выбежал. Вскочив в седло, он помчался, пригибаясь к гриве коня, будто она могла защитить от пуль, летящих вокруг, как шершни. Лошадь проваливалась в сугробы, раня себе ноги о твердый наст.
8
Полк назван по имени села Титовки, жители которой собрали средства и людей на формирование полка.
Вскоре вышел из избы Киквидзе с Бартаком. Мелкий снег, гонимый сильным ветром, хлестал в лицо. Аршин подвел командирам лошадей и, кивнув Конядре и Долине, поехал вслед за начдивом и его адъютантом.
— В такую погодку я бы собаку не выгнал из дому, — бросил Ганза, — не то что самого себя! А вот нашему Василию Исидоровичу нипочем…
— Если она белым нипочем, то нам и подавно, — буркнул в ответ Йозеф Долина.
Конядра обогнал их и поскакал вслед за начдивом и адъютантом. Ветер трепал его светлую бородку. Вдруг начдив обернулся к нему:
— Товарищ Конядра, что скажете, если мы пошлем вас в пятый кавалерийский? У Волонского опять нет заместителя, и он просит вас.
Матей выпрямился в седле.
— Я выполню любой ваш приказ, товарищ Киквидзе, но во втором Интернациональном я чувствую себя как дома.
— Хорошо, — улыбнулся Василий Исидорович, подмигнув Бартаку. — Тогда сделаем, как предложил товарищ Бартак: сформируем отдельный кавалерийский батальон, подчиненный непосредственно мне. Назначаю вас командиром этого батальона. Согласны?
— Согласен!
Второй Интернациональный ждал, готовый контратаковать казацкую кавалерию, строящуюся в степи. Ондра Голубирек на белом коне поспешил к начдиву, доложил, что полк готов к бою, и спросил, ждать ли, когда казаки двинутся, или самим начать фронтальную атаку?
— Пусть сначала Вайнерт поздоровается с ними картечью! Надо беречь своих, — ответил начдив.
Толубирек помчался к Курту Вайнерту, который, сидя на беспокойном рыжем скакуне, ждал приказа около своих четырех пушек.
— Ну, твоя очередь! — сказал Голубирек. — Василий Исидорович приказал открыть огонь картечью. Потом, пойдем мы.
Вайнерт открыл огонь, и казаки смешались. Какой-то офицер выскочил вперед, взмахивая шашкой в сторону Интернационального полка.
Киквидзе, подавшись вперед и опираясь ладонью на седельную луку, следил за действием картечи. Артиллерийский огонь не остановил казаков. Правда, падали раненые и убитые, но остальные по-прежнему мчались навстречу смерти, которую несла им картечь Вайнерта. Они лишь расступились, пропустив вперед четыре тачанки со станковыми пулеметами. Голубирек дал знак своим пулеметчикам. Казаки
— Я бы с таким и в карты не сел играть! — возмутился Аршин при виде такого обращения с конем.
— Стал бы он с тобой играть, как же! — фыркнул Шама.
За спиной начдива прогремели два выстрела — офицер кувыркнулся через голову коня и упал в снег. Киквидзе быстро оглянулся: Конядра хладнокровно укладывал винтовку на седло впереди себя; Киквидзе сказал Вартаку:
— Твой друг Матей — страшный человек. Не хотел бы я с ним встретиться в поединке…
Пушки Вайнерта замолчали. Казаки по-прежнему мчались вперед, несмотря на потери. Видно, отличные бойцы — уже можно было невооруженным глазом распознать, что это были немолодые, опытные в бою донские казаки. Второй Интернациональный поднялся и открыл огонь. Стрелки Пулпана разделились попарно и стали ждать всадников, чтоб напасть на каждого с двух сторон. Пулеметные тачанки красных разъехались по сторонам, обстреливая казаков с флангов. Голубирек со взводом конницы кинулся в центр лавы. Пехота пустила в ход штыки — некогда было перезаряжать винтовки. Ян Пулпан рубил спешенных, словно прокладывал дорогу в густых зарослях. Дикий гомон встал над полем: кричали люди, ржали раненые лошади…
— Вот теперь бы сюда Конядру с его новым батальоном, — перегнулся Киквидзе к Бартаку. — Пошли на помощь Голубиреку эскадрон пятого полка.
Передать этот приказ выпало Ганзе, и он полетел птицей. Из Зубриловского понеслась красная кавалерия. Она напала на противника с тыла, и это решило исход боя. Снежную равнину покрыли трупы всадников и лошадей.
Ряды Интернационального полка поредели, но думать об этом было некогда — из-за высотки, под которой двадцать минут назад строились казаки, появилась белая пехота. На окраине хутора тотчас заговорили орудия Борейко, не мешкал и Вайнерт. На поле боя появились красноармейские пехотные полки — Тамбовский и Рабоче-крестьянский, впереди шли их командиры и начальник штаба дивизии Вацлав Сыхра с неизменной цигаркой во рту.
— Видал Сыхру, Войтех? Молодец, сориентировался! Надо занять ту высотку, а то белые не дадут нам покоя… — В этот момент к начдиву подскочил связной и доложил, что за высоткой готовится к выступлению еще один казачий полк и заместитель начальника штаба дивизии предлагает оставить в резерве один кавалерийский, а остальными наступать. Киквидзе кивнул, выхватил шашку и пригнулся к шее коня.
— Войта, Матей, за мной!
Вторая схватка длилась дольше первой. Белогвардейская пехота отступила на высотку у железнодорожной станции, но была сметена. Вацлав Сыхра стоял на гребне высотки. У его ног, в снегу, белогвардейский унтер пытался окровавленными руками перевязать рану на бедре. Вокруг бесчисленными черными пятнами на снегу лежали трупы.
За высоткой, в редком лесочке, стояли казаки, пики щетинились над головами лошадей. Белых было меньше полка. Они стояли неподвижные, угрюмые — как гряда скал, вдруг поднявшаяся из-под земли. Раненый у ног Сыхры стонал. Сыхра кивнул санитару, чтобы он перевязал белого.
— А за это ты мне, приятель, расскажешь, где ваш штаб и сколько вас тут есть.
Унтер, испуганный взглядом Сыхры и пораженный тем, что красный командир приказал перевязать его, начал отрывисто рассказывать.
— Товарищ Сыхра! — раздался за спиной голос Киквидзе. — Уж не ждете ли вы, когда казаки двинутся?