Честь и долг
Шрифт:
— Хоть сегодня, ваше превосходительство! — овладев собой, ответил Романовский.
Алексей понял, что ему больше нечего делать в Ставке. Чтобы не сидеть за одним столом с генералом Корниловым и корниловцами за обедом в отеле «Бристоль», где по-прежиему отличалось хлебосольством офицерское собрание чинов Ставки, он заказал билеты на вечерний поезд. Единственный, к кому Алексей зашел поговорить о делах своего фронта, был Павел Александрович Базаров. Полковник, казалось, знал все.
— Тебя уговорили? — поинтересовался он.
Соколов улыбнулся:
— Обругали большевиком!
— Смотри, как бы тебя не арестовали… — всерьез предупредил Базаров.
— Это я им не подаю! — нашелся Соколов, но ему стало не по себе.
— Мы сейчас стоим перед попыткой военного переворота, — угрюмо высказался полковник. — Если Корнилов возьмет власть, то он разгонит все совдепы, вычистит из правительства всех так называемых социалистов-эсеров, меньшевиков и других… Но самое главное, Временное правительство тоже считает необходимым введение диктатуры против большевиков. Керенский предлагал Корнилову участвовать в директории из трех человек — он сам, Корнилов и Савинков…
По старой дружбе я тебе открою кое-какие секреты… Уверен, что не побежишь с ними к газетчикам, — устало улыбнулся Павел Александрович. Здесь, в Ставке, частенько бывают Гучков и Рябушинский. Видели у Корнилова и бывшего секретаря Коновалова, а теперь комиссара Временного правительства Полякова.
"Наш пострел везде поспел!" — подумал Алексей о Грише.
— Они хотят столкнуть лбами Корнилова и Керенского, вот и требуют для Корнилова свободы действий якобы против большевиков. Но не только в большевиках дело. Идет борьба за власть. Небезызвестный тебе Крымов кстати, большой друг Терещенко, — только что получил под командование Третий конный корпус и вчера отправился из Ставки собирать его на Петроград. Войскам ничего такого не будет сообщено. Им объяснят, что переброска вызывается оперативными соображениями: борьбой с десантом немцев поблизости от Петрограда. Даже дислокация составлена с учетом таких разговоров, Донская дивизия займет район от устья Невы до Ораниенбаума, Уссурийская — от устья до Сестрорецка, а Туземная — ее называют Дикой — разместится… — полковник эффектно умолк и ехидно выпалил: — …в Смольном!
Алексей подавленно молчал. Весь этот план означал реальную угрозу революции.
Базаров продолжил рассказ. Он поведал, что, когда корпус Крымова достигнет столицы и расположится в ней и на ближних подступах, Корнилов заставит Временное правительство объявить о введении смертной казни и в тылу, что неизбежно вызовет восстание большевиков. Тогда-то и будет пущено в ход оружие. Сейчас ленинцы еще не готовы к вооруженному восстанию, но положение может измениться. Станет труднее совладать с ними. Керенский сам рвется в диктаторы. Но генералы его опередят… Болтуны в Мариинском дворце немногого стоят. Корнилов же не задумается, чтобы сдать Ригу немцам, только бы напугать всю эту камарилью…
— Зачем ты мне все это рассказываешь? — нахмурил брови Соколов.
— Надоела вся эта чехарда главнокомандующих, словно министров перед февралем… — зло ответил Павел Александрович. — Один Брусилов был настоящий полководец, но он отказался от «чести» стать диктатором.
— Ты прав, Павел Александрович! — согласно кивнул Алексей. — Вся эта возня и заговоры — омерзительны. С немцами не умеем воевать, а вот со своим народом… По мне — лучше уж большевики в правительстве. Они по крайней мере честнее и откровеннее. При таком состоянии солдат мы действительно не можем воевать с немцами, впору сепаратный мир заключать…
— Откуда
— Если меня будут допрашивать в контрразведке, я тебя не выдам… пошутил Соколов. Он вспомнил рассказ Сухопарова о работе Керенского в шпионской фирме Константина Шпана, о его подозрительных связях и понял, что министр-председатель ведет какую-то свою крупную игру.
Помолчали, не желая углубляться в дебри политики. Кадровым офицерам политические вопросы по-прежнему претили.
Поговорили о том о сем. С грузом тяжелых впечатлений отправлялся Алексей Соколов назад, в штаб Западного фронта.
83. Минск, конец августа 1917 года
После позорной сдачи корниловцами Риги 21 августа события в штабах и в войсках стали стремительно нарастать. В сердце Алексея Соколова падение Риги отдалось острой болью. Его коллеги-генералы, оказывается, были способны на массовое предательство ради контрреволюции — иначе нельзя было оценить те преступные действия, которые совершались командованием на Рижском фронте. Пять полнокровных корпусов и две бригады давно и уверенно держали оборону против противника, но 14 июля по приказу Клембовского на левом берегу Западной Двины без боя был сдан так называемый Икскюльский плацдарм, легко удерживавшийся в течение двух лет. Главнокомандующему Северным фронтом и его генералам, в том числе командиру 43-го корпуса Болдыреву, заранее было известно не только время, но и место атаки германцев. Путаные приказания, отсутствие плана, решимости, растяжка и разброс сил — все было направлено на то, чтобы это бесполезное для германцев в стратегическом отношении наступление стало серьезным политическим фактором угрозы революционному Петрограду.
Только стойкость латышских стрелков помогла двум русским корпусам 6-му и 2-му Сибирским избежать окружения. Германцам не удалось окружить и уничтожить 12-ю армию. Ригу вполне можно было удержать, но во исполнение директивы Корнилова Рига была оставлена.
25-го числа Третий конный корпус начал по приказу Корнилова движение на Петроград. Одновременно в штаб Западного фронта поступило распоряжение генерал-квартирмейстера Ставки Романовского о направлении в сторону Петрограда самых боеспособных частей.
Начальник штаба Западного фронта генерал Духонин пригласил к себе генерал-квартирмейстера Соколова. Маленький, серый генерал Николай Николаевич Духонин, как это уже понял Соколов, был слаб телом и душой. В первые дни войны он командовал полком, и случаю было угодно, чтобы на редкость безвольный, даже трусливый человек сумел отличиться и был награжден офицерским «Георгием». "Генеральская чехарда", устроенная после февраля семнадцатого года, привела теперь Духонина в кресло начальника штаба Западного фронта.
Алексей вошел в кабинет. Перед ним сидел щеголеватый человечек с невыразительным лицом, франтовато закрученными усами, кончики которых были нафиксатуарены. Сквозь пенсне без оправы блестели черные, близко посаженные глаза. Аксельбанты на кителе свидетельствовали о причислении к Генеральному штабу. Белый Георгиевский крестик на груди и красный — Владимира с мечами на шее — дополняли его начальственный образ.
Тоненьким голоском он поздоровался второй раз за день с Соколовым и протянул ему телеграмму с приказом о выделении самых боеспособных войск в армию генерала Крымова.