Честь самурая
Шрифт:
Это обижало женщин, прислуживавших Нэнэ, которая как-никак доводилась Хидэёси законной супругой, и обижало в особенности потому, что старшая из сестер, Тятя, превосходила красотой свою покойную мать.
— Княжне Тяте уже семнадцать лет. Почему его светлость смотрит на нее такими глазами, словно любуется изысканным цветком в вазе?
Замечания вроде этого только подливали масла в огонь, но Нэнэ отвечала на все деланным смехом.
— Тут ничего не поделаешь. Это как царапина на жемчужине — у каждого человека есть свой изъян. Таков мой Хидэёси — он охоч до женщин.
Когда-то
«Ты родилась женщиной, и тебе посчастливилось встретиться с выдающимся человеком. Я понимаю, что у такого человека могут быть недостатки, но куда большими и многочисленными достоинствами он обладает. Когда, взойдя на большую гору до середины, ты смотришь вверх, тебе не дано постичь ее подлинную высоту. Поэтому успокойся и живи с этим человеком на тех условиях, которые его устраивают. Живи и радуйся. Я не хочу сказать, что ревность — вредное чувство. Напротив, иногда ревность привносит в супружескую жизнь более глубокие чувства».
Слова княжеского укора выпали на ее долю, а не на долю неверного мужа. Получив урок, Нэнэ решила впредь сохранять хладнокровие при любых обстоятельствах и научилась смотреть сквозь пальцы на любовные связи мужа. Однако в последнее время у нее вновь появились опасения: ей стало казаться, будто Хидэёси позволяет себе слишком много.
В любом случае следовало считаться с тем, что ему исполнилось сорок семь лет, а мужчина в этом возрасте испытывает особенную жажду жизни. Поэтому, наряду с огромным количеством внешних дел, вроде противостояния на холме Комаки, он занимался и внутренними — причем такими сокровенными, как обустройство собственной спальни и забота о ее обитательницах. Так он и жил изо дня в день, будучи не в силах ничем насытиться, жил полноценной жизнью мужчины в расцвете сил — да так, что посторонний наблюдатель поневоле удивлялся, каким образом Хидэёси удается отделить главное от второстепенного, величественный жест — от интимного, подчеркнуто прилюдные действия — от тех, которые надлежало совершать под покровом тайны.
— Смотреть на пляску забавно, но когда я сам выхожу на подмостки, мне вовсе не весело. Если честно, это трудное дело.
Хидэёси направился к матери и жене. Только что он под шумное одобрение присутствующих сошел со сцены и, казалось, был опьянен вдохновением и восторгом танца.
— Нэнэ, — сказал он, — давай проведем нынешний вечер у тебя в комнате. Не приготовишь ли ты угощение?
По окончании представления зажгли яркие лампы и гости принялись расходиться.
Хидэёси появился в покоях Нэнэ. Его сопровождало множество актеров и музыкантов. Мать удалилась к себе, так что супруги остались вдвоем.
Нэнэ всегда хорошо относилась к гостям и их слугам, да и к собственным слугам тоже. После нынешнего веселого представления она была особенно любезна с ними, благодарила всех, потчевала сакэ, пропускала мимо ушей некоторые — порой весьма дерзкие — шутки.
Поскольку Нэнэ полностью посвятила себя гостям, Хидэёси, предоставленный самому
— Нэнэ, пожалуй, я бы тоже выпил чашечку, — сказал он.
— Ты уверен, что это пойдет тебе на пользу?
— Ты полагаешь, будто я капли в рот не возьму? Для чего же тогда, по-твоему, я пришел к тебе в покои?
— Но твоя матушка сказала: «Послезавтра этот парень вновь отправляется на холм Комаки». Она наказала прижечь тебе моксой голени и бедра перед выступлением в поход.
— Что? Она велела сделать прижигание моксой?
— Она считает, что в начале осени бывает довольно жарко. Если ты в разгар сражения попьешь тамошней нечистой воды, то непременно заболеешь. Так что давай я исполню повеление матушки, а после этого угощу сакэ.
— Это просто смешно. Мне это ни к чему!
— Хочешь или нет, придется подчиниться. Так наказала твоя матушка.
— Да хотя бы из-за этого я немедленно уйду! Во время сегодняшнего представления ты одна не смеялась. Я следил с подмостков: все смеялись, а ты — нет.
— Да, уж такой у меня характер. Даже если бы ты приказал мне вести себя как эти маленькие красотки, я бы все равно не смогла.
Судя по всему, Нэнэ рассердилась. На глаза ей навернулись слезы. Она вспомнила о днях, когда ей было столько лет, сколько теперь Тяте, а Хидэёси было двадцать пять. Он увивался за нею, и звали его тогда Токитиро.
Хидэёси с удивлением посмотрел на жену:
— Почему ты плачешь?
— Не знаю.
Нэнэ отвернулась, но Хидэёси все равно исхитрился заглянуть ей в глаза.
— Не хочешь ли сказать, что почувствуешь себя покинутой, когда я снова поеду на войну?
— Ты бы посчитал, сколько дней провел дома за все время с тех пор, как мы поженились.
— Ничего не поделаешь. Пока в стране не настанут мир и покой, мне придется воевать. Хоть я этого терпеть не могу, — возразил Хидэёси. — Если бы не произошло внезапного несчастья с князем Нобунагой, меня бы назначили комендантом какой-нибудь отдаленной крепости, и я проторчал бы там всю оставшуюся жизнь — зато рядом с тобой, как тебе и хочется.
— Ты вечно говоришь всякие гадости. А я умею читать в мужском сердце, поверь мне!
— Да и я неплохо разбираюсь в женщинах.
— Ты вечно надо мной смеешься. Я ведь не ревную тебя, как поступила бы на моем месте любая другая.
— Так каждая жена о себе рассуждает.
— Ты можешь хоть раз выслушать меня, не сводя все к шуткам?
— Изволь. Я выслушаю тебя со всей серьезностью.
— Я давным-давно смирилась с тем, как протекает моя жизнь. Так что не стоит напоминать тебе, что в твое отсутствие я ведаю всеми делами в крепости.
— Ты доблестная женщина и добродетельная супруга! Поэтому-то давным-давно некий молодой болван по имени Токитиро и приметил тебя.
— Не заходи в своих шутках чересчур далеко! Об этом говорила со мной твоя матушка.
— И что она сказала?
— Сказала, что я слишком безропотно отношусь к твоим частым уходам и редким возвращениям. Сказала, что мне время от времени нужно говорить с тобой о чувствах, нужно тебя воспитывать.
— А для начала — делать прижигания? — расхохотался Хидэёси.