Честь семьи Лоренцони
Шрифт:
– Неужели это теперь так важно?
Он выпростал одну руку из-под одеяла, забрал у нее кружку и поставил ее на тумбочку; затем сжал ее руки между ладонями.
– Да. По крайней мере для меня.
– Но почему? – спросила она, подозревая, что ответ ей уже заранее известен.
– Потому что я ненавижу таких, как он, этот граф, не привыкших отвечать за свои поступки. Он из тех, кто шагает
– А ты думаешь, смерти его сына и племянника было не достаточно, чтобы оплатить счета?
– Паола, подумай только, что ты говоришь. Он нанял двух мошенников, чтобы убить мальчишку; сначала похитить, а потом убить. И хладнокровно пристрелил собственного племянника.
– Ты не можешь знать этого наверняка, – возразила она.
Брунетти покачал головой.
– Я просто не могу этого доказать и боюсь, что никогда не смогу. Но для меня это ясно как день. – Поскольку Паола никак не отреагировала на эти слова, их разговор на некоторое время прервался, и его последние слова повисли в воздухе.
Наконец Брунетти сказал:
– Мальчишка и так был обречен. Но подумать только, что ему пришлось пережить, – ты можешь себе представить? Сначала эта болезнь, потом заточение, а самое страшное – полная неопределенность, когда не знаешь, что с тобой сделают… Этого я ему никогда не прощу.
– Но ты ведь сам знаешь, это не тебе решать – прощать или не прощать, Гвидо, – мягко сказала Паола.
Брунетти улыбнулся и покачал головой:
– Знаю, не мне. Но ты ведь понимаешь, что я хотел сказать. – Когда она промолчала в ответ, он настойчиво повторил: – Правда, Паола?
Она утвердительно кивнула и крепко сжала его руку.
– Да. – Немного помолчала, а затем решительно добавила: – Да.
– А ты бы как себя повела? – неожиданно спросил он.
Паола отпустила его руку и откинула со лба прядь темных волос.
– Что ты имеешь в виду? Окажись я на месте судьи? Или на месте матери Роберто? Или на твоем месте?
Он снова улыбнулся:
– Ты хочешь сказать, чтобы я оставил все как есть, так? Я тебя правильно понял?
Она поднялась с постели и наклонилась, чтобы подобрать разбросанные по полу газеты; затем аккуратно сложила их и повернулась в сторону
– Мне тут недавно вспомнились слова из Библии… – начала она.
Брунетти вытаращил глаза; Паола всегда была настолько убежденной атеисткой, каких Брунетти за всю жизнь не встречал.
– Там, где говорится «око за око, зуб за зуб», – сказала она. Брунетти кивнул, и она продолжала: – Раньше мне это всегда казалось самой большой глупостью, которую мог изречь Господь Бог. Что это, по сути дела? Призыв к мести? Жажда крови? – Она прижала кипу сложенных газет к груди и отвела взгляд, собираясь с мыслями; потом снова посмотрела на Брунетти: – Но потом вдруг я поняла, что Его слова совсем не о том.
– Я тебя не понимаю, – признался Брунетти.
– Что на самом деле Его слова ограничивают нас в наших поползновениях; понимаешь, о чем я? Что, если ты, к примеру, лишился глаза, это значит, ты можешь требовать только глаз; а если ты потерял зуб, то можешь требовать только зуб, а не руку или, скажем… – она немного помедлила, – новое сердце. – Затем она снова улыбнулась, наклонилась и поцеловала его в щеку. Газеты негодующе хрустнули.
Выпрямившись, Паола произнесла самым обыденным тоном:
– Эти я сохраню. У нас есть в доме бечевка?
– Кажется, была где-то на кухне.
Она кивнула и покинула спальню.
Брунетти нацепил очки, взял с тумбочки Цицерона и углубился в чтение. Примерно через час раздался телефонный звонок. Кто-то взял трубку прежде, чем он сам успел это сделать.
Брунетти подождал минутку, но Паола не подозвала его. Он снова вернулся к Цицерону; признаться, ему сейчас не хотелось ни с кем разговаривать.
Прошло еще несколько минут. На пороге спальни появилась Паола.
– Гвидо, – сказала она каким-то странным голосом, – это звонил Вьянелло.
Брунетти положил книгу на постель и взглянул на нее поверх очков.
– Что случилось? Паола, что? – встревоженно спросил он.
– Графиня Лоренцони… – начала она, но вдруг замолчала и закрыла глаза.
– Что?!
– Она повесилась.
И, едва успев осознать услышанное, Брунетти выдохнул:
– Ах ты, господи… Вот бедолага.