Честь вайнаха
Шрифт:
Боевик оторопел. Под хохот остальных он схватился за автомат, но «товарищ по оружию» поспешил его успокоить:
– Петро, уймись! Ты что забыл, где находишься?
– Я не позволю на себя тявкать никому и нигде! – взревел Петро негодующе. – И этот старый чеченский хрен сейчас ответит мне за то, что…
Он осёкся и замолчал, увидев, как несколько чеченцев, входящих в состав отряда, защёлкали затворами автоматов.
– Да пошли вы все… – удручённый бандит махнул рукой и, что-то бормоча себе под нос, отошёл в сторону.
Интерес Алихана к ящикам не
Ещё много чего требовало объяснений для вайнаха Алихана из того, что происходило на его глазах. Боевики, вместо того, чтобы собирать свои «пожитки», начали оборудовать «точки» для возможного отражения атаки и дальнейшего боя с вероятным противником.
«Значит, раненый настолько плох, что переносить его куда-то невозможно, – сделал неутешительный вывод Алихан. – Надеяться на то, что шайтаны скоро уйдут, теперь уже не приходится. И готовятся к обороне они, видимо, не зря… Ждут федералов, вот потому и готовятся…»
Взглядом опытного разведчика он снова обвёл двор. «Федералам трудно придётся, – заработала мысль, оценивая обстановку. – При атаке полягут многие. У шайтанов будет огромное преимущество при обороне. Всё, что внизу, отлично просматривается и простреливается. Сзади к дому не подобраться. Задней своей частью он „прилеплен“ к высоченной горе, за которой пропасть. Федералам остаётся только обрушить на дом всю имеющуюся у них в наличии огневую мощь и похоронить всех нас под обломками. Надо подумать над тем, что делать и как быть… Хорошо, что Лизу отправил пасти овец. Надо бы с внуком поговорить и… уговорить его бежать отсюда, пока не поздно…»
– Ну, вот и всё, – закончив операцию, сказал капитан Болотников. – Я сделал всё, что мог.
– Почему ты так говоришь? – насторожился Габис. – Ты не уверен, что он выживет?
– Ни один хирург никогда до конца не уверен в благополучном исходе, – ответил Болотников. – Раненый потерял слишком много крови, и я удивляюсь, почему он вообще всё ещё жив. Трудно судить, как поведёт себя его ослабленный организм, сможет ли он преодолеть тот послеоперационный кризис, который раненому ещё предстоит пережить.
– Ты извлёк из него все пули? – сузил глаза Габис. – Или кое-что оставил?
– Я извлёк из него всё, что нашёл, – ответил капитан. – Три пули, две из которых я обнаружил в груди, и одну в плече. Его надо немедленно перевезти в ближайшую больницу, или до утра он может и не дожить.
– Умрёт он, подохнешь и ты, – пообещал с мрачным видом Габис и склонился над арабом: – Ты слышишь меня, Вахид?
Осталось неизвестным, услышал ли его раненый. Он лишь издал какой-то неясный звук, тяжело дыша и сверля неподвижным
– Рекомендую сделать ему несколько кубиков обезболивающего, – сказал Болотников. – Сейчас он испытывает мучительную боль, так как пережил очень серьёзную операцию.
– Вот препараты, ты и делай, – хмуря лоб, буркнул Габис. – Сейчас ты здесь главный врач…
По истечении четверти часа после инъекции раненый успокоился, и его дыхание стало ровным.
– Где мы? – прошептал он, посмотрев на пристально наблюдавшего за ним Габиса осмысленным взглядом.
– В надёжном месте, – живо ответил боевик.
– Мы отступили?
– Пришлось…
– Насколько тяжело я ранен?
– Трудно судить, – пожимая плечами, сказал Габис. – Хирург сделал тебе сложную операцию, извлёк из тела все пули, и… Ты будешь жить, господин Вахид.
– Нет, я жить не буду, – произнёс вдруг араб в полузабытьи. – Жаль, что умираю я далеко от родины…
Страшная гримаса исказила его лицо. Он застонал, дёрнулся и зашептал:
– Тяжело… Очень тяжело умирать здесь, в стране, где нас ненавидят… Что я скажу Всевышнему, если предстану перед ним?
Затем он долго молчал и лежал спокойно. Видимо, боль ушла и больше не мучила его. Болотников приложил ладонь к его лбу, затем нащупал пульс, посчитал удары и отошёл.
– Ну? – посмотрел на него вопросительно Габис.
– Меня беспокоит сильное кровоизлияние в полость грудной клетки, – ответил задумчиво капитан. – Может случиться гангрена… Температура выше сорока и не падает. Только переливание крови могло бы его спасти.
– Если он умрёт, смотри, что я с тобой сделаю, – осклабился Габис. – Смотри и молись своему Богу, чтобы господин Вахид остался жив!
Когда он говорил, капитан смотрел на его лицо. В глазах не было эмоций – безжизненный взгляд спятившего убийцы. Габис медленно обернулся и указал пальцем на лейтенанта, который в панике отшатнулся, увидев его.
– Смотри! – закричал главарь боевиков и с такой силой ударил ногой в промежность молодого офицера, что сам содрогнулся и отскочил назад.
Нижнюю часть тела лейтенанта пронзила ужасная боль. Все его внутренности словно обдали крутым кипятком. Дикая боль сжала желудок, пронеслась спазмами по кишечнику, мышцам живота и, проникнув в мозг, взорвалась ослепительной вспышкой. Лейтенант, закатив глаза и ловя открытым ртом воздух, рухнул на пол, но два боевика тут же подхватили его под руки и поставили перед своим озверевшим амиром на колени.
– Вот так я начну убивать тебя, хирург! – брызжа слюной, закричал на весь дом трясущимися от ярости губами Габис. – Если господин Вахид умрёт, вот что ждёт тебя, смотри!
Он нанёс тяжёлым берцем удар в лицо лейтенанта. Изо рта и носа несчастного разлетелись в разные стороны брызги крови, но закричать он не смог. По его лицу было видно, что ужасная боль в теле достигла верхней точки, но он не мог выдавить из себя и звука. А удары сыпались практически непрерывно, как град с небес на землю, и уже трудно было предположить, жив ли он.