Честь воеводы. Алексей Басманов
Шрифт:
— Теперь ты веришь слову царя? — спросил Иван Грозный Басманова.
— Верю, государь. По-иному ты и не мог поступить. Ты в веках будешь проклят, как злодей. Сказано же о тебе в летописях в день твоего рождения: «И родилась в законопреступлении и в сладострастии лютость».
— Вы слышите, как он меня казнит? Вы слышите? Да, я лют со своими врагами. И ты после Курбского и Колычева есть мой самый заклятый враг за сей упрёк! — К царю вновь прихлынул приступ гнева. Но он упал в кресло и закрыл лицо руками, тряся взад-вперёд головой.
В избе стояла мёртвая тишина. Алексей Басманов встал, шагнул к столу и налил из братины в чей-то кубок княжьей
И, упав на лавку, Басманов, как и царь, закрыл лицо руками. И вновь воцарилась тишина. Наконец Иван Грозный открыл лицо, сказал тихо, каким-то ломким голосом:
— Причастен он к измене Новгорода. Ведите его в цепях туда. Там и будем судить на Волховом мосту. — Ни на кого не глядя, он встал и, словно немощный старец, поплёлся в боковушку, где ему было приготовлено ложе.
К Басманову подбежали князь Афанасий Вяземский и боярин Василий Грязной. Они схватили его за руки и увели из избы.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
НЕПРАВЫЙ СУД
В Корыстыни царь Иван простоял с ратью несколько дней. Не прошла ему бесследно «душевная» беседа с Алексеем Басмановым, он страдал душою, был мрачен, не появлялся за трапезой. И будет чуть позже ясно, что все эти дни царь накапливал в себе ту самую лютость, в коей обвинил его любимый прежде им конюший Алексей Басманов, заводила и весельчак.
В Новгород царь Иван и опричная рать приехали накануне Дня Богоявления — Крещения Иисуса Христа. Расположился царь на Торговой стороне, занял палаты Ярославова дворища. Опричная же рать богоявленскую ночь и день коротала у костров, а как праздник миновал, воины принялись изгонять из домов всех горожан Торговой стороны и поселились в опустевших жилищах основательно и надолго.
Ещё и колокола от звонов не остыли, как по спискам Опричного приказа «чудовище начало пожирать своих». Весь мост через реку Волхов был превращён в огромный помост, на который свозили приготовленных к смерти «изменников». Там им отрубали головы и сбрасывали трупы в Волхов, где под мостом для этой цели разбили лёд и очистили от него реку. Многих по воле царя не убивали, а лишь связывали руки и ноги и тоже бросали в реку. Всему этому страшному злодеянию царь придал особый ритуал. С рассветом на мост привозили Алексея Басманова и привязывали к столбу, укреплённому на середине моста. Сам царь, укутанный в меха, сидел на возвышении, устроенном для него. Он садился в кресло, под ноги ему клали мешок с калёным песком, и начиналось «следствие!». Оно было скоротечным. Опричники приводили жертвы, дьяки записывали их имена в обиходную книгу. Потом Василий Грязной и Михаил Безнин подводили приговорённых к Алексею Басманову и спрашивали:
— Знаком ли тебе сей изменник? Он ведь был наместником в твоём граде.
— Знаем, — отвечал новгородец. — Да не помню, чтобы он подговаривал кого к измене.
— Скрываешь. Да будет смерть тебе за сокрытие преступника, — заявлял Василий Грязной.
Новгородец бледнел, в глазах появлялся ужас, и он кричал:
— Помню, помню, батюшка-боярин! Он подговаривал нас
Дьяк торопливо записывал признание. Грязной подходил к Ивану Грозному.
— Батюшка-царь, новгородец Васюков покаялся и признал Басманова. Да, тот верховодил заговором. Да и новгородец с ним заодно!
— Чините расправу, — со взмахом руки говорил Грозный.
И жертву вели к краю моста, там кидали на плаху и отрубали голову. Она летела в Волхов.
Первые две недели с рассвета и до темноты опричная рать опустошала Новгород. Все ворота из города были закрыты и держались под усиленной охраной. Жители не могли покинуть город и пребывали в панике. Никто не знал, чья очередь настанет через час, через день. По мосту мимо привязанного к столбу Басманова и восседающего на «троне» царя весь день проезжали подводы на Ярославово дворище с имуществом горожан, отобранным «по розыску». И когда царь Иван уставал смотреть на однообразное убиение новгородцев или не хотел видеть, как приводят на мост молодых матерей, связывают их вместе с детьми и сбрасывают в Волхов, он уходил в палаты отдыхать. А на его место садился царевич Иван и продолжал так же отрешённо и жестоко уничтожать «заговорщиков» и «изменников».
Позже достойный доверия великий русский историограф Николай Михайлович Карамзин так опишет события, свершившиеся в Новгороде зимой 1570 года: «Некому было жалеть о богатстве похищенном: кто остался жив, благодарил Бога или не помнил себя в исступлении! Уверяют, что граждан и сельских жителей изгибло тогда не менее шестидесяти тысяч человек. Кровавый Волхов, запруженный телами и членами истерзанных людей, долго не мог их пронести в Ладожское озеро. Голод и болезни довершили казнь Иванову, так что иереи в течение шести или семи месяцев не успевали погребать мёртвых, бросали их в яму без всяких обрядов».
В те же дни расправы над новгородцами случилось на мосту через Волхов событие, которое, кроме царских приближённых, самого царя и двух десятков опричников, никто не заметил. Каждый день, страдая душой и сердцем за новгородцев, боярин Алексей Басманов ждал своего часа. Уже были записаны в обиходные книги со слов «свидетелей» тысячи показаний о том, что он, Басманов, был главой заговора в Новгороде, подбивал как именитых граждан, так и простых людей на измену и отход к Литве. Приговор себе он уже давно знал: его ждала смерть. Не знал он лишь того, как она будет исполнена и кто станет её исполнителем.
Но однажды, на исходе третьей недели стояния на мосту, в благодатный солнечный день неуёмный нрав Басманова взбунтовался. Ему надоело жить в мучительном ожидании смерти. И он задумал найти эту отраду сам. Не знал он пока лишь одного: как достичь желанной цели. Привязанный к столбу, он даже не мог наложить на себя руки. Он молил Бога поразить его рукой карающей, но Бог не отзывался на призыв. Случалось, он кричал царю Ивану, когда тот был на помосте: «Покарай же, покарай меня, царь праведный!»
В Иване Васильевиче наряду с ненавистью к Басманову уживалась ещё некая малая толика не источившейся любви. И эта толика подвигла царя Ивана на «милосердый» поступок. В тот час, когда на мосту ждали казнимых из-за пределов Новгорода, из дальних селений и монастырей, царь Иван скучал. Но вот он о чём-то задумался, посветлел ликом и позвал Скуратова:
— Вот что, Лукьяныч. Пришли на помост седмицу бывалых опричных бойцов. Ещё десяток, дабы близ меня поставить. А потом развяжи Данилычу руки и ноги и положи неподалёку свою сабельку. А там посмотрим, выйдет ли ноне у нас потеха.