Честь воеводы. Алексей Басманов
Шрифт:
Скуратов слушал государя внимательно. Но что-то смущало его в этой царской затее. Зная, что оружный Басманов страшнее медведя или дюжины умелых бойцов, Малюта предупредил царя Ивана:
— Ты бы, батюшка, остерёгся. Оружный Басманов не на тех, кто дастся в руки живым. И тебе может быть урон.
— Делай, как я сказал. И не гневи меня. Ишь, волю взял перечить.
— Исполню, батюшка, как велено. Прости, родимый, — ответил Малюта. — Вот только сабельку булатную жалко.
— Ну и татарин же ты скупой! — вспылил Иван. — Возьми мою, дамасскую. И уходи
— Он с царевичем да с собачками бычка гоняет-травит на дворище.
— Пусть прекратят забаву. Нужен мне Федяшка.
Малюта поклонился, ушёл. Тотчас послал Митяя Хомяка за Фёдором, наказал:
— Скажи, чтобы мигом был здесь, дабы не прогневать батюшку.
— Так и скажу, — ответил Хомяк и убежал на Ярославово дворище, благо оно от моста было рукой подать.
Проводив Хомяка, минуя придворных за спиной царя, Малюта поспешил с моста за опричниками. Возле торга не меньше сотни их жгли костры, грелись. Малюта подошёл к ним.
— Седмица нужна самых отважных. Подходи ко мне, кто смел.
К Малюте подбежало десятка два молодых крепких опричников. Он отобрал из них семерых и отдельно десятерых. Первым сказал:
— Пойдёте биться с воином. Он силён и страшен.
— Сдюжим, — дружно отозвались опричники.
— Смотрите, голову снесёт — не жалейте.
Сказал слово и десятерым:
— А вы встанете близ царя. И Боже упаси, ежели вас тот воин срубит — тоже головы не сносить.
— Не посрамим свою честь, батюшка-воевода, — ответил высокий, статный и весёлый опричник.
— Мы того барса за лапки схватим и раздерём на половинки, — засмеялся детина, похожий на лешего.
Чуть позже у них у всех в груди появится ледок, когда они увидят того воина, против которого им придётся стоять не на живот, а на смерть.
— Тогда все за мной. — Малюта повёл опричников на мост.
Фёдор Басманов прибежал к царю стремглав. Не глянув на отца, что был привязан к столбу, присел возле ног царя, сверкнул чёрными глазищами, сказал:
— Батюшка-государь, ну и потеха была! Твой любимый Орай на спину бычку прыгнул и за загривок его, за загривок начал рвать!
— Гоже, гоже, сынок. Да делу время, а потехе час. Вон видишь, твой родимый стоит? Ты знаешь, что ему грозит?
— Ведаю, государь-батюшка. — Горящие глаза Фёдора чуть потускнели.
— Так вот приспело время тебе порадеть за него.
— Батюшка-государь, избавь. Не могу я радеть за твоего клятвопреступника. Избавь, батюшка, — чуть не застонал женоподобный красавец. — Да я бы его сам...
— Ты поперёд батьки в пекло не лезь. Ты же не знаешь, о чём я прошу. И всего-то хочу, чтобы ты избавил его от страданий. Эвон, три недели тут стоит на морозах. Эка поруха! Да как можно такое вытерпеть! Вот и облегчи родимому страдания.
— Ой, батюшка-государь, не по уму мне сия загадка.
— Раскрою ту загадку, ежели ты по-прежнему любишь царя.
— Как же мне не любить тебя, благодетель! На том и крест целовал и ноне целую. — Фёдор встал на колени и приложился к нагрудному
— Вот и славно. Слышу голос преданного мне сына.
Басманов видел, что происходило на помосте. И как крест целовал у царя сынок Федяша, тоже видел. Подумал: «К чему бы это? На что он призывает Федяшу? Ишь ты, улыбаются, о благом речь ведут. Вот бы услышать. Вон что-то передал царь Федяше. Да тайно, дабы никто не заметил. Федяша под кафтан спрятал. Сел поудобнее, на меня смотрит. Подойди, подойди ко мне, сынок. Я не хуже царя тебя словом согрею».
Однако внимание Алексея отвлекли опричники. Сперва их появилось семеро, и они кучно встали неподалёку от него. Потом пришли ещё десять и окружили помост царя. Следом за ними прибежал Лукьяныч, подошёл к царю, что-то сказал. Царь Иван ему не ответил, только согласно покивал головой. И вот Малюта приблизился к Басманову. Он и раньше подходил к нему, говорил то шутя, то серьёзно: дескать, покайся перед царём, и он помилует. Алексей в эту сказку не верил и не хотел просить у Ивана Грозного милости, ибо знал, что её не будет. Малюта предупреждал: «Смотри, не обмишулься». И вот он снова рядом.
— Чего тебе, Лукьяныч?
— Да по твою душу пришёл.
— Перепродать, что ли, надумал? Тебе-то от моей души ни вару, ни товару.
— А ты не смейся. Вечно ты надо мной изгаляешься, — без обиды в голосе сказал Скуратов.
— Ну-ну, говори о своих каверзах.
— Вот сейчас я сниму с тебя путы и дам тебе волю. Сие есть милость царская. А как ты ею распорядишься, это уж не моё дело, а твоё. — И Малюта принялся развязывать за спиной Алексея сыромятные ремни.
— Дошло-таки до него моё моление! Да ты не тяни, не медли! Там и всего-то три узла, — торопил Басманов Скуратова.
Малюта снял с Алексея путы и предупредил:
— Стой и ни шагу вперёд, пока не скажу. Да помни: ты больше не опальный, ты только воин! Воин! И вон басурманы стоят, на которых тебе идти. И вот я сабельку дамасскую положу на мост. Она в подарок тебе от царя. А как уйду, там уж твоя воля. Делай всё, как разумение подскажет.
— Спасибо, Лукьяныч. И до тебя дошла моя молитва. Слава тебе, Господи. Был воином и умру им.
— Ну с Богом, Данилыч! — Скуратов отошёл от него на три шага, обнажил саблю и положил на мост. Сам быстро ушёл под защиту опричников, охранявших царя Ивана.
Алексей сжал кисти рук в кулаки, разжал и так повторил несколько раз. Почувствовал, как кровь потекла к ним. Сделал первый шаг к сабле.
В тот же миг к нему стали приближаться семь опричников с обнажёнными саблями. Алексей поспешил к оружию. И вот оно уже у него в руках. Эфес изукрашен алмазами, сталь воронёная — остра сабелька, перо на лету рассечёт. Хороша. И по руке могучему воину. Да глянул на семёрку опричников, и зябко стало. «Ой, не одолею», — мелькнуло у него. А присмотрелся к ним и заметил, что они боятся его. «Да одолею, одолею! Что-нибудь да и получится из этой забавы!» Шагнул навстречу опричникам и запел: