Честная игра
Шрифт:
Я посмотрел на нее. Боль мучила меня, невероятная боль, боль, которая с годами могла разве что ослабнуть, но не исчезнуть...
– но ненавидеть ее я не мог - слишком сильной и глубокой была моя любовь к ней.
– Итак, вы не умеете стрелять, - сказал я.
– Вы боитесь ружья, вы заблудились бы в трех шагах от дома...
– Ветер усилился, снег падал уже сплошной пеленой.
– Вы хотели действовать наверняка, чтобы вас не заподозрили! Вот почему вы не выстрелили вчера - вы ждали снегопада, чтобы он замел ваши следы. А на тот случай, если вас все-таки заподозрят, решили воспользоваться моим карабином. Если бы из трупа извлекли пулю и сделали баллистическую экспертизу, то убийцей признали бы меня. Ведь вы не умеете стрелять, не правда ли?
Две слезинки блеснули в ее глазах, помедлили на ресницах и скатились по щекам. Она молча качала головой из стороны в сторону. Это было трогательное зрелище, но я чувствовал себя таким дряхлым, таким умудренным...
– И вчера в ресторане, - продолжал я, - вы устроили все так, чтобы наш поцелуй увидели. Лишняя улика против меня. Мотив для убийства. У вас есть сообщник?
Наконец она заговорила. Ее губы одеревенели и двигались с трудом, они стали белыми, как снег, падающий на ее лицо.
– Я люблю вас, Сэм... Я люблю вас...
– Неужели? А может быть, не меня, а кого-то другого? Не потому ли и всю кашу заварили? Энди слишком стар для вас, и вы решили избавиться от него, заполучив вдобавок и его деньги?
– Я люблю вас, Сэм. Это правда! Умоляю вас, поверьте мне.
Она видела, что ее слова меня не трогают.
– Что вы хотите делать?
– Я никому об этом не скажу. Да и кто мне поверит? Пойдемте.
– Куда?
– Домой...
Что значили бы мои слова? Доказательств у меня не было. Эндкотт безумно любил ее, и я понимал, что говорить что-либо ему было бесполезно. Она все вывернула бы наизнанку, в свою пользу. Уставилась бы на него своими огромными, печальными, как у лани, растерянными глазами - и он, конечно же, поверил бы не мне, а ей, такой хрупкой, слабой, безобидной...
А через некоторое время
Я повернул с просеки в бор. Она заколебалась.
– Разве нам в ту сторону?
– спросила она.
– Так короче, - ответил я.
Она по-прежнему стояла на месте.
– Метель надвигается. Надо торопиться домой. Пошевеливайтесь! приказал я.
Она шагнула следом за мной. Деревья сомкнулись вокруг нас. Ветер выл в вершинах сосен, но внизу мы его почти не чувствовали. Внизу был другой мир, первобытное лесное царство. Деревьев было много и все они были похожи, а все направления в лесу - одинаковы. Ни солнца, чтобы ориентироваться, даже неба, даже верхушек деревьев не было видно, так плотно валил снег, так быстро он кружился...
Я ускорил шаг.
– Сэм, - позвала она, - пожалуйста, не спешите так. Мне не поспеть за вами.
– Она начала задыхаться.
Я пошел еще быстрее.
– Сэм!
– пронзительно закричала она и побежала за мной.
Я тоже перешел на бег.
– Сэм, Сэм, Сэм...
– она споткнулась и упала в снег, а я все бежал и бежал, не останавливаясь.
– Сэм, Сэм...
Быстрей, быстрей... Ветви хлестали меня по лицу, а сзади доносился замирающий крик:
– Сэм...
Все тише и тише, пока я не понял, наконец, что он звучит только в моем мозгу.
Вьюга стихла через два дня. Мы с Эндикоттом были в спасательной партии, которая обнаружила Розмари. Ее нашли возле поваленного дерева. Она мирно лежала на боку, подложив под щеку обе ладони. Шериф осторожно смел с ее лица снег. Казалось, она спит: глаза были закрыты, губы застыли в тонкую скорбную линию. Лицо ее было тихо и печально. Я отвернулся и едва не заплакал. Никто не придал этому значения, потому что все чувствовали то же самое.
– Почему?
– рыдал Эндикотт, и слезы струились по его щекам.
– Почему она ушла в лес? Ведь она так боялась заблудиться! Кто мне ответит, почему?