Честная игра
Шрифт:
— Полагаю, что так, — согласился Дикки, глубоко вздохнув. Он не мог отделаться от мысли о бедной юной леди Вильмот… такой еще ребенок, как бы там ни было…
— Дает пищу газетам, дело-то, — заметил Спендер. Но Дикки нельзя было развеселить. Он мрачно ответил:
— Только подумать о всей этой шумихе вокруг такого ребенка!
— Довольно-таки опытный ребенок, судя по газетам, — усмехнулся Спендер.
Дикки не продолжал; он не мог объяснить даже самому себе, почему факт развода Вильмота с женой так его угнетал. Ведь развод, даже принимая во внимание столь ужасные обстоятельства, казался справедливым.
«Во всяком случае, это не мое дело, —
Прошел газетчик, выкрикивая последние отчеты этого процесса.
— Я, верно, буду весь день покупать экстренные выпуски, — пробормотал Дикки, глядя на листок, опасаясь и вместе с тем желая прочесть все, что там было.
Зал суда был набит битком.
Рядом с Филиппой сидел Разерскилн. Он был несколько краснее обыкновенного; тонкие губы его были крепко сжаты.
Ничто не изменило его приверженности.
— Ты дурак, — сказал он Джервезу, как только узнал о его намерении развестись с Филиппой и о выставленных им основаниях.
— Я и теперь того же мнения, — подтвердил он за день до суда в ответ на замечание Джервеза. С нелестной откровенностью он высказал брату все, что думал о его поведении.
Филиппа была в это время у Камиллы Рейкс, которая взяла ее с собой в Лондон, а Разерскилн оставался с Джервезом в Фонтелоне.
Понятно, он знал, что «что-то неладно», но, по мнению Разерскилна, «неладное» между мужем и женой не должно было интересовать третьих лиц.
Сообщение Джервеза поразило его как громом, и он спросил в первую минуту:
— Ты с ума спятил?
Выражение почти безумного гнева на лице Джервеза в то время, как он отвечал отрицательно, неприятно поразило Разерскилна.
— Ты хочешь сказать, — медленно спросил он, — что разводишься с Филиппой и привлекаешь этого умершего беднягу как соответчика?
— То, что Мастерс умер, не устраняет факта неверности моей жены, — выпалил Джервез.
— А какие у тебя доказательства? Тебе понадобятся очень веские!
Он не скрыл презрения в тоне.
— Я застал Мастерса в комнате Филиппы в четыре часа утра, и миссис Ланчестер тоже видела его.
— Нора Ланчестер?
Разерскилн высказал свое мнение о Леоноре с большей силой, чем это допускала деликатность, и закончил словами:
— Вот что я о ней всегда думал!.. Неужели же ты собираешься развестись с Филь на основании слов такой женщины?
На него не произвело впечатления даже бешеное заявление Джервеза, что Филиппа ничего не отрицала.
Но он навестил Филиппу, принес ей коробку конфет и большой букет нарциссов и предложил покататься.
Наняв фаэтон у Смита, любовно держа вожжи и пуская лошадей еще и еще раз вокруг парка, он заговорил:
— Джервез мне все рассказал… Я знаю, что это вздор, Филь… Но он чертовски крепко стоит на своей точке зрения… Я задавал себе вопрос, как бы я мог помочь прежде всего тебе… а, в конечном итоге, и вам обоим?
Разерскилн не смотрел на Филиппу, а остановил свои светлые глаза на лоснящихся спинах великолепных рыжих лошадей, на их блестящих острых ушах.
— Я… я не буду бороться, — вымолвила, наконец, Филиппа, — и я не хочу больше видеть Джервеза… Он может делать, что хочет.
Разерскилн подумал с минуту и
— Да, но он хочет…
— Джим, он… ты не понимаешь. Все кончено. Я никогда не вернусь к Джервезу.
— Но пока он не был таким, Филь, ты ведь любила его тогда?
— Да. То есть, я думала, что любила. Он, видишь ли, был первым; и все тогда казалось таким важным и таким, как надо. Это, конечно, звучит глупо, но папа и мама были так довольны, Джервез был страшно популярен и такой добрый, забавный, милый… правда, он был таким тогда… И, Джим, честное слово, я была хорошей женой. Что же касается этого несчастного столкновения во время хоккея, то это была чистая случайность — ничего больше. У меня было особое утреннее приподнятое настроение; мне было так ужасно хорошо, и я была так счастлива — у меня и в мыслях не было нанести какой-нибудь вред. Но я думаю, что Джервез никогда мне этого вполне не простил.
— Я тоже думаю, что нет, — медленно сказал Разерскилн.
Он перевел лошадей на шаг с помощью целой системы тихих окриков и увещаний, которые составляют столь живую связь между любителями лошадей и лошадьми.
— Но тебе незачем мучиться из-за этого. Если ставить вопрос о прощении, то тебе приходится прощать в тысячу раз больше, чем Джервезу; ему прощать на самом деле нечего, а тебе — почти все. Во-первых — твой брак с ним. Ты не убедишь меня, что Джервез считал вашу жизнь счастливой, так же, как и твои родители. Все они должны были иметь больше здравого смысла. Легко поймать каждого ребенка со школьной скамьи, нарассказав ему басен: он поверит. Думают, что современные девушки все знают. Не верь этому, дорогая! Некоторые вещи даже современные девушки не могут знать — до свадьбы. Много чепухи говорят о молодежи, но наибольшая глупость изо всех — та, будто современную молодую девушку, идущую к венцу, уже ничему учить не приходится! Не верь, дорогая, и этому! Я никогда этому не верил. Потому что, никто не может научить всему тому, что нужно знать о замужестве. Это надо понять, чтобы выдержать, так мне кажется; а такое понимание достигается всей жизнью двух людей, любовью и терпением… Но еще прежде, чем стараться понять, надо чувствовать одинаково! А какое же может быть понимание между человеком возраста Джервеза и ребенком твоих лет? Он думает все время так, как его поколение, а ты — как твое; он ищет тихой пристани, в то время как ты только начинаешь жизнь! Это невозможно было согласовать. Если следовать законам природы, то нельзя особенно сильно ошибаться; а видала ли ты когда-нибудь, желал бы я знать, чтобы старому самцу удалось прельстить лучшую из стада? Никогда в жизни. И скотоводы скажут тебе то же: подобное с подобным — вот верное правило. Так оно и есть. Послушай меня, Филь, поверь, что я знаю, о чем говорю. Джервез разрывает с тобой не потому, что он безумно ревнив, а потому, что ты и он говорите на разных языках, и он это почувствовал. Я бы сказал, что в жизни каждого мужчины есть две женщины, на которых ему не следует жениться: это его первая любовь и последняя. Потому что с каждой из них он наглупит!
Он положил свою холодную жесткую руку на плечо Филиппы.
— Я бы хотел, чтобы ты была моя девочка, — сказал он, — ты могла бы быть ею — я только на два года моложе Джервеза. Я бы смотрел за тобой и выдал бы тебя замуж за мальчика твоих лет. А где Кардон, между прочим, а?
Филиппа покачала головой.
— Понятия не имею. Он написал мне ту единственную записку, которую я тебе показывала, в которой он отрекался от меня; с тех пор я его не видела и ничего о нем не слышала.