Честная игра
Шрифт:
Но все-таки она поспешила позавтракать, опасаясь, что кто-нибудь может войти. А вернувшись в купе, с грустью спросила себя, к чему она спешила?
Как-никак, в вагоне-ресторане были люди, а в этой запертой коробке было так уныло. Она принялась за самое неблагодарное времяпрепровождение: вспоминать по датам прошедший год.
Год тому назад она была в Сомерсете с Джервезом — или они как раз собирались туда ехать? Трудно восстанавливать дни, проведенные в довольстве и покое! Не отправились ли они с Джервезом в мае? И теперь тоже был май…
Это одиночество было действительно
«Не надо настраиваться так мрачно!»
Это сказал Джим, милый, дорогой Джим! Он был потерян для нее, потерян в той любви, в которой он еще сам не был уверен, но которую он чувствовал к Камилле, одинаково потерянной в нем, но сознающей свою потерянность.
Они поженятся, устроятся и будут совершенно счастливы; и Кит сможет поступить в гвардию, а Тим, старший сын Камиллы, уже военный, будет присматривать за ним. Это будет счастливое, настоящее супружество.
— Вы снова выйдете замуж, — сказал кто-то Филиппе, и чувство отвращения охватило ее.
Выйти вторично замуж? Ни за что! Во всяком случае, она была свободна сейчас, могла делать, что хотела.
Где-нибудь на свете должен же быть дом для нее, место, где ей захочется жить.
Сейчас она намеревалась поехать на юг Франции, найти какой-нибудь маленький городок на Ривьере и на время обосноваться там.
Камилла посоветовала ей поехать в Валескюр, где у ее сестры есть вилла; сестра была бы очень рада…
Но Филиппа не хотела ехать на виллу Каскад; она поедет, если мадам де Ко напишет и пригласит ее…
Все в конце концов свыкаются с разводом; некоторые женщины не обращают на это внимание, а мужчинам, конечно, все равно…
Жизнь неизменно идет вперед. И надо свыкнуться с ее нормальным ходом. Ужасны только первые недели или месяцы непосредственно после случившегося…
А вот Париж, где она впервые совсем одна, даже без горничной, без всего, что напоминало бы Лондон и то, что там осталось.
Затем отель «Ритц», с этим крошечным въездом в виде полукруга, из которого так трудно выезжать в автомобиле… и тот же швейцар при входе в Вандом, та же голубая комната с серебром и шелковыми голубыми одеялами и занавесями, с тиканьем раззолоченных часов на стене.
Филиппа чувствовала, что в этом караван-сарае должен быть кто-нибудь, кого она знает… А что, если сразу стать лицом к лицу с жизнью?.. Теперь же… за обедом?..
Она надела серебристое платье с темно-красной бархатной розой сбоку. Глядя на себя в высокое зеркало, она увидела отражение матового золота, серебра и слоновой кости и поняла, какой бледной она стала.
С минуту она колебалась… Нет, она не будет румяниться.
Она пошла по длинному коридору, заставленному по обыкновению бесчисленными сундуками с ярлыками, свидетельствующими о том, нужны или не нужны они в пути, великолепными ярлыками великолепных отелей, которым покровительствуют великолепные американцы.
Метрдотель поклонился и отвел Филиппе очень хороший столик.
— Миледи обедает одна?
— Да.
Гавершемы вошли, показав профиль, как только они заметили Филиппу.
За
Маунтли! Вот удача!
Маунтли, который был таким добрым!
Филиппа смотрела на него во все глаза; затаенная улыбка готовилась сделаться настоящей.
Его темные беспечные глаза оглядывали комнату, и рука поглаживала маленькие усы. Наконец, его глаза встретились с глазами Филиппы; он двинулся по направлению к ней.
— Хэлло-о! Как поживаете? Здесь проездом? Я тоже… в Биарриц, на поло.
И, не меняя своей стереотипной улыбки, он уже прошел дальше, к столу Гавершемов.
ГЛАВА II
Жизнь — это красные маки во ржи,
Любовь придет в свое время!
Лезвие серпа времени остро, годы летят.
Жизнь — это красные маки во ржи.
Красные маки смелых мечтаний полны,
Но связаны злою судьбой!
Жизнь — это красные маки во ржи.
Любовь придет в свое время!
Дж. Р. Морланд
В сквере, в Антибе, Арчи увидел Форда; Форд его не видел, да так и не увидел бы, если бы этого не захотел сам Арчи. Форд пил пиво со льдом под белым с красным тентом пивной, на площади Этуаль.
— Пусть будет так, — решил Арчи, перешел залитую солнцем площадь, взял стул, уселся и сказал Форду: — Хэлло! — на что тот поднял голову и ответил тем же.
— Кончай и идем, — предложил Арчи. — Нам нужен моцион. Надо настроиться к вечеру. Сегодня как раз вечер-гала. Эта новая орда воображает, что выдумала что-то веселое, возбуждающее… Черт подери, эта женщина из Вены чуть не сломала мне руку! Сказала, что она пошутила. Я хотел, было, ответить: «Да, вижу, но вам надо бы похудеть сперва на целую тонну!» Ты только представь себе, Джосс, на минуту, что было бы, если бы высказать хоть раз всем этим людям всю правду, откровенно и чистосердечно!
Форд сардонически улыбнулся.
— Ты сможешь это сделать, когда скопишь довольно денег, чтобы уехать в Мексику и работать там, как лошадь, на каком-нибудь ранчо. У меня более скромная цель, но, зная хорошо свой Париж, я скажу, что это — последнее, что я предложил бы той публике, которую хотел бы видеть в своем кабаре на Монмартре, если, впрочем, я когда-либо буду иметь его.
Арчи засмеялся, откинулся на зеленом стуле и зевнул, показав при этом все свои великолепные зубы:
— Я готов скорее умереть с голоду на улице, чем толстеть и отъедаться — или что ты там еще собираешься делать? — в твоем кабаре. Если только мне удастся вырваться из этого жаркого, и перенаселенного местечка, этой «гордости Ривьеры», то я отправился бы туда, где есть простор, где вставал и ложился бы в приличные часы и зарабатывал бы свой хлеб в поте лица.