Честное пионерское! Часть 1
Шрифт:
Тем более что заподозрил: принципу «доверяй, но проверяй» сегодня следовал не только я. Подвеска на окне третьей квартиры чётко говорила о том, что Каховский всё же явился к ветерану (и не забыл наш с ним договор). Должно быть, старший оперуполномоченный Верхнезаводского УВД не мечтал встать в неудобную позу перед московскими гостями. Юрий Фёдорович пожелал полностью исключить даже малейшую возможность такого развлечения — подстраховался на случай «а вдруг». А таких «вдруг» я сам (уже здесь, во дворе) вообразил не меньше десятка. Начиная с того, что Тёткина могла работать не одна — с сообщником. И заканчивая совсем уж конспирологическими
Я снова посмотрел на кактус. И опять усмехнулся. Покачал головой. Вспомнил рассказы знакомых и бывших сослуживцев Каховского (расспрашивал их о Юрии Фёдоровиче, когда разбирался в деле отца). Все, с кем я побеседовал, отзывались о тогда уже бывшем майоре милиции, как о человеке умном, дотошном и большом любителе всевозможных шуток и «приколов» (таких, как кактус в кашпо на окне). По материалам отцовского дела я убедился, что Каховский ответственный человек (по этой причине теперь ему и доверился). Потому я почти не сомневался, что «дядя Юра» сегодня «проявил паранойю» и всё же лично следил за безопасностью ветерана войны.
В документах дела об убийстве Лукина значилось, что смерть Фрола Прокопьевича наступила в промежутке от десяти до одиннадцати часов до полудня. Тело генерал-майора в той (возможно уже изменившейся) реальности обнаружила его невестка — в двенадцать часов дня. Сорокавосьмилетняя женщина пришла проведать тестя в привычное время: ровно в полдень. И обнаружила того на полу в луже крови. Сегодня старика не убьют — в этом я почти не сомневался: Тёткина арестована, на окне висит кактус. Фрол Прокопьевич Лукин не станет жертвой «Врача-убийцы». Он преспокойно выпьет днём вместе с невесткой по чашке чая — это случится скоро. Потому что полдень наступит всего через несколько часов.
А это значило, что долго мне на лавке сидеть не придётся. Только и успею просмотреть газету, да заплевать двор скорлупой от семян подсолнечника.
Я встряхнул газетой — прочёл название передовицы…
Невестка генерал-майора явилась чётко по графику.
Она задела меня по пути к подъезду взглядом — не улыбнулась, но и не нахмурилась (лишь прижала к бедру дамскую сумку).
Зато сбилась с темпа, когда увидела висевший на окне кактус.
Я проследил за тем, как знакомая по фотографиям из другой жизни женщина шагнула в полумрак подъезда. Зевнул, подмигнул возившимся в песочнице малышам. Шикнул на голубей, долбивших клювами по шелухе от семечек (мои запасы семян подсолнечника истощились до обидного быстро). Поправил свой головной убор. Ещё час назад превратил прочитанную от «корки до корки» газету в модную пилотку. Тени к полудню стали короче и уже не прятали меня от прямых солнечных лучей. А я только выглядел десятилетним балбесом. Но хорошо представлял последствия солнечного удара.
Только благодаря обильному потоотделению я всё ещё спокойно сидел на лавке (не вся вода устремлялась в мочевой пузырь — большая часть влаги находила короткий путь: через поры в коже). Однако чувствовал, что высижу в этом дворе не больше часа. Потом либо пойду искать укромный угол, либо побегу домой. Да и желудок напоминал, что пора бы перекусить: воспоминания о завтраке уже подёрнулись дымкой забвения, а полученные от семечек калории растущий организм давно израсходовал. Я подумал, что обещанных «дядей Юрой» двух порций мороженого сейчас будет… маловато.
Взглянул
И не ошибся.
Старший оперуполномоченный Каховский уложился в рассчитанный мной норматив — с запасом. Он вышел из подъезда до того, как секундная стрелка на моих часах отсчитала пятиминутку. Я наблюдал за тем, как милиционер огляделся, как тот поправил воротник рубашки. Отметил, что Юрий Фёдорович сейчас походил на иностранного шпиона: только те ходили в такую жару в рубашке с длинным рукавом и тёмных брюках (дополняли образ разведчика до блеска начищенные туфли). Каховский вынул из кармана пачку сигарет и яркую импортную зажигалку. Закурил. Взглянул на наручные часы, хитро сощурил левый глаз. И прямым курсом проследовал к приютившей меня лавке.
— Что ты тут делаешь, зятёк? — спросил Юрий Фёдорович.
Я прижал руку ко лбу, будто из-под козырька снизу вверх посмотрел на маскировавшегося под шпиона милиционера.
— Тебе ещё вчера русским языком объяснили, что Фролу Прокопьевичу уже ничто не угрожает, — сказал Каховский. — Или ты по-русски не понимаешь?
Я лениво помахал рукой — отогнал от лица табачный дым.
— Понимаю, конечно. И даже по-английски немного: в больнице скучно было — выучил десяток слов.
Не удержался — зевнул.
— Дядь Юр, да я просто прогуливался утром. Мимо этого дома. Смотрю: кактус на окне. Сразу понял, что это вы к генерал-майору в гости пришли: кто б ещё такое учудил. А вы мне, между прочим, два эскимо задолжали. Помните об этом? Я — помню. Вот и решил вас тут дождаться. Погода-то хорошая!
Я развёл руками, будто предлагал майору милиции оглядеться по сторонам.
Тот фыркнул, стряхнул пепел с сигареты себе под ноги.
— Ты уже четыре часа ждёшь, — сказал Юрий Фёдорович. — Наверное, очень любишь мороженое.
Я пожал плечами.
— Люблю. К тому же, я сегодня никуда не спешу.
Улыбнулся.
Каховский нахмурился при виде моей улыбки, поднёс к губам сигарету.
— У меня каникулы, дядя Юра, — сказал я. — Могу хоть весь день на лавке сидеть.
Показал на окно.
— А с кактусом — это вы хорошо придумали. Красиво смотрится. И привлекает внимание.
Мне показалось, что Юрия Фёдоровича смутили мои слова
Каховский выпустил из ноздрей две струи табачного дыма, сказал:
— Не сомневался, что ты не усидишь дома — примчишься меня проконтролировать. А кактус…
Майор милиции кашлянул.
— …Это так получилось. Нет у старика других растений.
Юрий Фёдорович хмыкнул.
— Зато кактусов — полон дом, — сказал он. — Лукин коллекционирует их, если ты не знал. У него вся квартира заставлена этими колючками.
Покачал головой.
— Я всё утро слушал рассказы о них.
Мне послышались в его голосе печальные нотки.
Сидевшие в песочнице детишки прервали свои занятия — приоткрыв рты, уставились на «дяденьку с сигаретой». Следили за старшим оперуполномоченным и затаившиеся на скамейках около подъездов бдительные пенсионерки. Голуби тоже перестали перебирать разбросанную вокруг лавки шелуху («насвинячил» я знатно) — вертели головой, посматривали на майора то правым, то левым глазом.