Честное врачебное
Шрифт:
Очень боюсь, содержания сообщения, ведь мой красочный поступок может зародить любую мысль.
« Еще скажи, что готова жить со мной долго и счастливо *смеющиеся смайлики* проверь все ли куклы ровно сидят на полках, папа уже в подъезде. И когда тебе наконец-то исполнится 18— звони, повторим *смайлик в черных очках*»
Я оседаю на холодную плитку. Его, конечно же его задело мое поведение.
Закрываю лицо руками и позволив себе трехсекундную слабость содрогаюсь от глухих всхлипов. На большее нет времени. Надо выходить
Через пятнадцать минут, смыв с себя косметику, запах любимого мужчины и все его горячие и бесстыжие поцелуи я натягиваю маску целомудренности.
Смотрится естественно, хотя разум долбит, что я уже слишком живая для этой маски.
Свидетельство моей живости саднит между ног непривычной болью.
Медленно вхожу на кухню и ловлю удивленный взгляд родителей.
Дольше обычного смотрю на папу, пытаясь угадать столкнулся ли он с Деминым возле подъезда.
Мама достает для меня тарелку и ставит ее на стол.
Я осторожными шагам приближаюсь к стулу и стараясь не выдать своей тайны приземляюсь на него
Мои движения отдаются внизу неприятным ощущением.
«О, Боги…После первой ночи с мужчиной нужно давать выходные-отсыпные»
— Я думала, что ты до сих пор у Даши. Звонить уже хотела. — мама запускает вилку с курице в рот и внимательно смотрит на меня.
Папа расслабленно ковыряется в тарелке. Как будто ничего не произошло. Видимо все же не встретились.
— Я приехала давненько. Крикнула тебе даже, что дома. — пожимаю плечами и отпиваю смородиновый чай. — в ванной была, отмокала после стрессового дня — вещаю будничным тоном, а у самой страх долбит в висках.
Мама могла быть в моей комнате. Она сейчас в два счета может раскусить, что меня там не было. Но мама лишь коротко кивает. Мои розовые щеки можно выдать за распаренный румянец, и видимо маму с папой этот румянец убеждает в правдивости моих слов.
— На конференции Измайлова встретил, помнишь из университета твоего, проректором который был…
Папины слова растворяются в моем тихом, облегченном выдохе. Я неохотно прожевываю мамину курочку в сливочном соусе, ведь всего сорок минут назад я поглотила огромный стейк.
Меня временами вырывает из безоблачного состояния какая-то тихая паника. Мне вдруг начинает казаться, что мои родители обо всем знают. Боль безжалостно пульсирует заставляя меня ерзать на стуле. К концу ужина пытка заканчивается.
Я помогаю маме убрать со стола и загружаю посудомоечную машину.
— Как дела у Даши, чем занимались?
Я с глухим шипением подхожу к шкафу и тянусь за средством. При этом не забывая глушить мамину интуицию идиотской приветливой улыбкой.
— Да… Конспекты писали… — уклончиво отвечаю и бросив таблетку, щелкаю дверью машинки.
— Я спать, мам — не оборачиваясь на маму иду к выходу.
— Надеюсь, что ты знаешь, что такое презервативы,
Мама разочарованно отворачивается к окну и больше на меня не смотрит.
Меня придавливает чувством вины. Она все знает. Догадалась.
Я пару секунд стою на месте. Мамины слова застали меня врасплох и заставили почувствовать себя на глубочайшем дне. Она словно мне в лицо крикнула:" Ты грязная, испорченная дрянь".
— Мамочка… Я люблю его. И он меня тоже. — шепчу, что бы папа не услышал.
Медленно приближаюсь к маме и осторожно касаюсь ее плеча, но она дергается, словно мое касание доставляет ей невыносимую боль.
— Ты начала врать, Ника… Мне страшно, что еще ты сможешь сделать ради чужого мужа.
Мамины слова хлещут по влюбленному сердцу.
— Мама, он разводится — слова вылетают громче положенного и звучат неуверенно, ведь Вадим мне ни разу не сказал, что он разводится. Это все мои догадки. Он всего лишь снял кольцо перед тем, как затащить меня в постель, а потом… А потом бросил ленивое « я не женат»
— Иди отдыхай, потом поговорим, завтра. — мама устало кивает головой и отходит от окна. Я понимаю, что разговор сейчас нам принесет только боль и обвинения. Боже мой… Мне уже давно есть восемнадцать и даже чуть больше, а мои родители по-прежнему охраняют меня от мужских рук и чего-то другого. Вот ей Богу, она словно сама молодой не была…
Я молча отворачиваюсь и быстро выхожу из кухни. Каждый шаг чеканит боль, но злость ее глушит. Закрываюсь в своей комнате и падаю на кровать.
Любовь моих родителей аномальная. Она разрушает все мои попытки стать счастливой.
Мама с папой считают, что им известнее, что для меня лучше, ведь они старше и опытнее.
Подбегаю к зеркалу, скидываю с себя домашнюю одежду и осторожно касаюсь пальцами своей татуировки под левой грудью. Под сердцем… Это для меня очень символично. Я давно мечтаю о сепарации. Вижу, как беспечно живут мои одноклассники и однокурсники, а я родительская кукла.
«Ника будет ходить на танцы» — хвастались они на праздничных застольях родственникам. Вероника станет врачом — гордо расправлял плечи папа на оперативке, когда я поступила на бюджет.
Им никогда не было интересно, что хочу я. О чем мечтаю. И лишь один человек сегодня посмел разбередить мою рану и сказать слова, которые бились о мой мозг все эти долгие годы : « Ника, ты живешь не свою жизнь. Ты не хочешь быть врачом. Признайся уже, что тебя долбит от вида крови, а все эти эмоции послеоперационные— гребанная сублимация. Оправдываешь каждый свой день дорогими шмотками и качественной косметикой. Злишься на мужиков, потому что тебе нельзя их трогать. Это ай-я-яй»
Отворачиваюсь от зеркала, потому что противно уже смотреть на эту трусиху!