Четверка в четверти
Шрифт:
— А что тут пишут? — спросил напрямик Юрочка.
— Здесь пишут про хороших мальчиков, — начал было педагогическую беседу Иван Петрович, — как эти мальчики хорошо учатся, примерно себя ведут, — продолжал он, оглядывая газетные странички.
Оглядев их, Иван Петрович прервал беседу с внуком и стал читать статью под названием «Всем ребятам пример». Сперва он потянулся за карандашом, дабы отметить эту статью как исключительно важную, потом отложил карандаш и стал читать подряд строчку за строчкой.
— Что ты, деда? — теребил его Юрочка. — Что там пишут?
—
Ивану Петровичу теперь было не до прогулки. Главное, чего он не мог понять, — действительно ли исправился Пенкин и стал замечательно учиться, действительно ли Нине Григорьевне удалось так резко изменить положение в шестом «В»? Сомнений как будто не могло быть — обо всем об этом было написано не где-нибудь, а в газете. С другой стороны, Иван Петрович хорошо помнил, что еще две недели назад вопрос о Пенкине стоял весьма остро. К директору приходила из класса девочка (Иван Петрович забыл ее фамилию) и требовала исключения Пенкина из школы. Не далее, как десять дней назад Иван Петрович говорил о Пенкине с Ниной Григорьевной. Правда, Нина Григорьевна обещала принять самые решительные меры, клялась, что Пенкин исправится, уверяла, что он — хороший мальчик и вся беда в том, что еще не удалось подобрать к нему ключа…
Ну, конечно, за десять дней могло все измениться. Ну, а стены, стены класса. Когда успели их перекрасить? Да еще без ведома директора!
Странно было и то, что директор решительно ничего не знал о готовящейся статье! О шестидесятой школе писали в газетах не часто. На памяти Ивана Петровича было две статьи. Одна отмечала успехи школьных юннатов, другая резко критиковала уроки физкультуры. И оба раза факты корреспонденций тщательно проверялись, Иван Петрович знал об этом, а теперь… Нет, что-то тут было не так!
— Ну, зачем волноваться, — убеждала его по дороге домой жена. — Я понимаю — ругали бы школу. Но ведь вас хвалят!..
— Странная история, — не успокаивался Иван Петрович, — очень странная…
Приехав домой, он позвонил Нине Григорьевне. Нина Григорьевна еще ничего не знала о статье. Потом она выпросила газету у соседей, позвонила Ивану Петровичу, и они договорились встретиться рано утром в школе…
— Положение дикое, — говорил Иван Петрович, расхаживая из угла в угол по кабинету, — я понимаю, опровергать плохое… Но тут придется отрицать хорошее!
— Не могу понять, как это могло произойти! — разводила руками Нина Григорьевна.
— Но и газета хороша! Значит, к вам не обращались?
— Тут произошло какое-то недоразумение. Корреспондент заглянул на заседание совета дружины. И спросил, можно ли публиковать материал о Пенкине. Ему ответили, что это возможно. Но какой именно материал, мы не знали. И откуда он его взял?
— История… Я уж подумал: может быть, действительно все изменилось…
— Если бы! — вздохнула Нина Григорьевна.
— Значит, так, — Иван Петрович остановился у стола,
— Хорошо, Иван Петрович. А что сказать классу?
— Проведите обсуждение, что ли… Пусть Пенкин выступит, объяснит…
— Пенкина нет. Не пришел.
— Да-а…
Прозвенел звонок. Начиналась перемена.
— Вы сейчас у своих? — спросил Иван Петрович.
— Нет, у них — физика.
— Как только явится Пенкин — проведите собрание. И — не забудьте — письмо в газету!
На переменке перед физикой шестой «В», наконец, объединился. Кто-то достал клочок газеты, и он заменил Петю-Пряника. Клочок ходил из рук в руки, возбуждая новые толки. Только звено Кудрявцевой не принимало участия в разговорах. Звено загадочно молчало. И, кажется, к чему-то готовилось. Молчал Корягин. Не хихикал Ильин. Не вздыхала Шамрочка. Не хрипел Зайцев.
Зазвенел звонок.
Начиналась физика.
Глава вторая. Физика вслепую
— Сегодня девятое декабря, тема нашего урока, закройте книги, откройте тетради, кто там еще не сел на последней парте, — «Единица веса».
Сказав это все, как всегда, без единой передышки, Юлия Львовна швырнула на стол свой портфель, вытащила из него какие-то листочки, какую-то тетрадку, целлулоидовый футляр с очками и две авторучки. Из портфеля выполз еще спичечный коробок, но Юлия Львовна запрятала его обратно.
Разбросав свои вещи по столу, Юлия Львовна начала урок.
— Кто еще не записал — повторяю, кто шумит — прекратите, грамм это вес одного кубического сантиметра чистой, в скобках, дистиллированной, кто сегодня дежурный, воды.
— Я — дежурный.
— Кто это ты?
— Прудков.
— Пойди, Прудков, сотри с доски как следует, мы будем сегодня писать, воды, взятой при температуре четыре градуса Цельсия. Еще раз повторяю, грамм, закройте форточку — очень дует, кто это хочет простудиться, это вес одного кубического, что тут смешного, интересно, сантиметра, прекратите смех, чистой, в скобках дистиллированной воды, взятой при температуре, садись на место, Прудков, четыре градуса Цельсия. Однако грамм, это можете не писать, небольшая единица. Правильно?
— Правильно, — ответил на всякий случай Миронов с первой парты.
— Поэтому удобнее оказалось, откуда-то все-таки дует, за основную единицу веса, плотнее прикроите дверь, кто это там встал?..
— У меня кончились чернила.
— У кого это кончились чернила?
— У меня — у Романовой.
— Иди набирать чернила, Романова, принять величину, говорят про какую-то статью во вчерашней газете, в тысячу раз большую, еще не читала, повторяю — в тысячу раз большую грамма, слышала — хвалят Пенкина, и назвать эту величину, по физике ему еще тянуться и тянуться, килограмм, как же килограмм обозначить, в какой это было газете?