Четвертая могила у меня под ногами
Шрифт:
– Ты хоть знаешь, что я могу с тобой сделать?
Глаза Ангела широко распахнулись, но он все-таки сумел взять себя в руки:
– Я знаю, что ты можешь вернуться в ад ко всем чертям.
Я попыталась втиснуться между ними, оторвать от Ангела руки Рейеса. Через несколько секунд Рейес отпустил его, посмотрел на него извиняющимся взглядом и сказал, смягчив тон:
– Останься здесь ради нее.
Ангел пожал плечами и разгладил на себе футболку.
– Только ради нее.
Похоже, это Рейеса устраивало. Он щелкнул пальцами, и, откуда ни возьмись, выскочила Артемида. Она прыгнула на него всем телом, положив ему
– Побудь здесь, - сказал он прямо ей в ухо, - и не давай ей влезать в неприятности. Поняла?
Его брови вопросительно приподнялись, Артемида гавкнула в знак согласия, а я вдруг остро почувствовала, что меня попросту задавили количеством. Я мрачно уставилась на Артемиду:
– Предательница.
Она снова гавкнула, совершенно не впечатлившись моими обвинениями, и помчалась играть с Ангелом, легко сбив того с ног. Он рассмеялся и попытался извернуться, чтобы взять ее в удушающий захват. Я очень удивилась, увидев, как невероятно широко распахнулись собачьи челюсти и без всяких проблем обхватили горло Ангела. Он издавал булькающие звуки предсмертной агонии, которые, судя по всему, безмерно радовали Артемиду. А раз так, пусть себе играют.
– Мне нужно проверить, не увязались ли они за нами, - сказал Рейес.
– Лучше дай мне осмотреть твои раны.
– В последний раз, когда ты смотрела на мои раны, ты чуть не грохнулась в обморок.
– Это было давным-давно.
– Два месяца назад, плюс-минус.
– Фиг с тобой, - отозвалась я и махнула рукой, как бы отпуская его на все четыре стороны. – Иди по своим крутым мужским делам, а я останусь дома под присмотром булькающего тринадцатилетнего гангстера.
Как по мне, что-то в этой картинке было очень и очень неправильно.
***
Я проснулась от того, что замерзла. На мне лежали пятьдесят килограммов мертвой ротвейлерши, будто я не человек, а удобнейший матрас. Меня не особенно тревожило, что ее правая лапа практически полностью закрывала мне лицо, сократив до минимума доступ кислорода, и что у меня онемели ноги, потому что ее плечо сильно вдавливалось в тазовую кость. Больше всего меня беспокоил тот факт, что лежавшая у меня на ребрах голова храпела. Серьезно? Даже после смерти? Почему-то в сложившихся обстоятельствах храп казался мне чем-то ну очень лишним.
Мне было необходимо о многом подумать. О демонах, о моем наследии, о моих, судя по всему, долгосрочных обязательствах в качестве ангела смерти, хотя я в упор не помню, чтобы подписывала подобный контракт. Но в моем черепе не было никаких мыслей, кроме той, что мне позарез нужно выпить кофе. И избавиться от кислородного голодания. Ну и пописать, причем как чемпиону лошадиных скачек. Потому что на мочевой пузырь давил пусть и странный, но далеко не маленький вес по имени Артемида.
Я убрала с лица гигантскую лапу, но, чтобы выбраться из-под ротвейлерши, понадобились титанические усилия. Когда я шмякнулась на пол, ее голова свесилась с края кровати, однако сама Артемида и не подумала проснуться. Я не смогла удержаться и потерлась щекой о ее усы. Каждый раз, когда я целовала ее в нос, она подергивала губой и тихонько рычала. Из нее получился бы шикарный Элвис.
Мне удалось кое-как встать на ноги и доковылять до ванной. Справившись
Даже сквозь шум ремонта я услышала, как к дому подъехал грузовик. Для доставки продуктов в папин бар было еще слишком рано, поэтому меня обуяло любопытство. А вдруг приехали мои новые соседи? Хотя это было бы глупо, потому что квартиру все еще ремонтировали. Надо будет позже поболтать с мистером Зи. Может, мне удастся убедить его, что новые столешницы поднимут стоимость всего дома.
Я выглянула в окно и слегка удивилась. Это был не просто грузовик, а мебельный фургон, и стоял он у дальнего конца папиного бара. Любопытство достигло апогея, и я бросилась к окну в спальне, чтобы получше все рассмотреть. Ага, кто-то точно перевозил вещи. Я глянула на окна второго этажа и ахнула. Громко. Какой-то мужчина открыл жалюзи и стирал с подоконника пыль, как будто подготавливал помещение для нового арендатора.
Это же мой офис!
Отец сдал кому-то мой офис прямо у меня под носом. Это было чистой воды потрясением. Я чувствовала себя оскорбленной и не на шутку взбесилась. Покопавшись в гардеробе (уж наверняка для короткой прогулки через переулок сойдут боксеры в клеточку, футболка с надписью «Я хладнокровнее, чем холодильник» и розовые тапочки с кроликами), я поставила куда-то чашку с недопитым кофе и решительно направилась в бар. Чем больше я думала, тем быстрее шла. А чем быстрее я шла, тем сильнее злилась.
Едва я вышла из дома, меня обступил прохладный ветер, но я даже внимания на это не обратила. Папа сдал мой офис. Можно сказать, наступил на больную мозоль.
Пройдя мимо двух мужчин, выгружавших из фургона письменный стол, я вошла в бар через черный ход.
– Па-а-ап! – проорала я, чуть не сбив с ног обескураженную мачеху, которая только что вошла через главный вход. Наверное, принесла предателю завтрак. Надеюсь, он им подавится.
Дальше я прошагала мимо Сиенны – потрясающе красивой новой барменши, которая запала на Пари. Она одобрительно улыбнулась, заметив мои боксеры.
Из папиного кабинета вышла Джемма, чуть не вписавшись в меня. На лице ее было написано удивление:
– Чарли, ты же не одета.
– Где он? – рявкнула я, пытаясь ее обойти.
– Папа? Наверху, наверное.
Будь я в здравом уме, то наверняка бы заметила, как дрогнули ее губы с намеком на улыбку, и поняла бы, что здесь что-то нечисто, но у меня была цель. Я развернулась и помчалась наверх через ступеньку. В тапочках, честно говоря, это натуральный подвиг. К тому же от длинных шагов боксеры впивались туда, куда не следует, но на втором этаже я быстренько их поправила и положила конец всем неудобствам.
Я вихрем ворвалась в офис, который считала своим больше двух лет, и увидела папу. Он смотрел в окно, жалюзи были подняты. На высокой тощей фигуре мешком висела клетчатая рубаха. Штаны цвета хаки казались размера на два больше, чем надо. Обычный здоровый загар превратился в нечто бледное и мучнистое, и теперь кожа почти сливалась по цвету с русыми волосами.
Кроме нас, здесь больше никого не было. Все, что я оставила, по-прежнему лежало на своих местах. Ящики и полки явно никто не трогал.