Четвертая высота
Шрифт:
И вот с высоких подмостков, построенных для концерта, Гуля смотрит, как проходит торжественный митинг.
Перед ней стоят два мальчугана. Одному десять лет, а другому — девять.
Ещё совсем недавно, когда дивизия только что прибыла в город, начальник разведывательного отряда штаба Шафик Фасахов привёл их в штаб и сказал:
— Сиротами остались. Что с ними делать будем?
Мальчики не стали дожидаться, пока в штабе решат, что с ними делать. Они жалобно протянули:
— Дяденьки, возьмите нас к себе! Дяденьки!..
— А как вас
— Меня — Гриша, — первым ответил тот, что был поменьше, с веснушками на носу.
— А меня — Саша, — ответил другой, постарше, без веснушек, безбровый, с облупленным от загара носом. — Я, дяденька, шустрый! Я куда хотите могу сбегать! Хоть в разведку.
— И я тоже! — подхватил младший. — Я тоже больно какой шустрый! Я хитрый! Фашисты нипочём не узнают, кто мы такие.
И оба опять начали просить:
— Дяденьки, возьмите нас!
«Дяденьки» — офицеры штаба — весело засмеялись.
— А вы что — братья?
— Нет, товарищи.
— Ну что ж, возьмём товарищей? — предложил один из офицеров. — Доложим нашу просьбу командованию.
— Давайте доложим, — сказал Фасахов, тот самый офицер, который привёл мальчиков.
И вот Саша и Гриша, уже в полной военной форме, сшитой специально для них, в новеньких сапожках и в гимнастерочках, туго перепоясанных ремнями с медными пряжками, стоят и смотрят на парад.
…Зазвучали трубы военных оркестров. Начался парад войск, только что получивших оружие.
С волнением смотрела Гуля на эти совсем молодые, почти юные лица, на этих полных сил юношей, которым предстояло, может быть, отдать Родине самое дорогое — жизнь… И она понимала, что должен чувствовать сейчас каждый, кто получил сегодня оружие: защита Родины теперь в его руках. Рабочие руки своё дело сделали.
— Гуля, выступать скоро… — услышала она голос у себя за плечом.
— Я знаю, помню, — ответила она не оборачиваясь. Ей трудно было оторвать глаза от нескончаемых рядов воинов, дружно шагающих в такт духовой музыке.
«Кто из них вернётся к своим?» — невольно думала она.
И она ещё острее почувствовала, как важно словом, песней поднимать дух у бойцов.
Ей бы сейчас надо было убежать куда-нибудь, в тишине вспомнить, повторить всё, что ей предстояло читать и петь с эстрады, но хотелось смотреть ещё и ещё…
Началось самое интересное: показ учений с боевой стрельбой. В наступление двинулась рота. Настоящего противника впереди не было, но артиллерия, миномёты, пулемёты, поддерживая наступление, заговорили по-настоящему. Бухнули орудия, завыли, засвистели снаряды, мины, разрываясь как раз там, где находились мишени, обозначавшие противника.
— Глянь, глянь! — с восторгом кричали, толкая друг друга, Саша и Гриша. — Ух ты, здорово! Видишь, Гуля?
— Вижу, вижу, — говорила она, ласково поглаживая коротко остриженные головы мальчиков.
Зрители хлопали, радуясь меткому попаданию не меньше, чем Саша и Гриша. Всё вокруг ликовало и гудело, как на стадионе во время спортивного соревнования на мировое первенство.
Казалось,
Гулю охватило волнение: не провалить бы концерт — ведь она ведёт программу!
Но опасения её оказались напрасными.
Актёры старались вовсю. Лихо отплясывали на дощатом помосте армейские плясуны, особенно два молодых цыгана, стараясь изо всех сил переплясать друг друга, а Кадыр Хабибулин играл на своём курае так хорошо, как ещё никогда. Под самый конец выступила и сама Гуля. Она прочла стихи, а потом спела весёлую украинскую песню, полную лукавого задора:
И шумить, и гуде, Дрибный дощик иде. Ой, хто ж мэнэ, молодую, Та й до дому доведе?Все хлопали, улыбались, и, наверное, не один молодой парень рад был бы проводить «до дому» эту милую, красивую девушку. А Саша и Гриша радовались больше всех: они хлопали, прыгали и изо всех сил кричали: «Ещё!»
…Начались напряжённые дни боевой подготовки. Окрестные поля превратились «в поля боя». Артиллерия, миномёты, винтовки, автоматы, пулемёты, гранаты — всё пускалось в ход в любое время дня и ночи. Стреляли боевыми снарядами, минами, патронами. Шли в наступление, забрасывая «врага» гранатами, бутылками с горючей жидкостью. В боевых порядках наступающих тоже рвались «мины» и «снаряды». И хотя они никого не убивали и не ранили, но взрывались, как настоящие, с оглушительным треском, поднимая комья земли и клубы дыма.
Никакие препятствия не могли преградить путь наступлению. Всё преодолевалось по-боевому. Если встречалась на пути река, люди пускались вплавь, переходили вброд, да при этом с оружием и в обмундировании.
Всё работало в полную меру сил и напряжения — штабы, связь, тылы… Это была настоящая школа боевой выучки.
Гуля трудилась без устали — таскала на руках «раненых», делала им перевязки, и всё это так осторожно и тщательно, как будто и на самом деле могла причинить боль.
В немногие минуты отдыха её как-то особенно манили к себе лесные поляны с их запахами трав и цветов. От их крепкого настоя, казалось, можно было опьянеть. И представлялось чем-то невероятным, что этой горячей, душистой, родной земле могли угрожать смерть и запустение…
Часто по ночам, лёжа в палатке и вдыхая лесной, чистый воздух, насыщенный запахами трав, листьев, земли, Гуля не спала и всё думала, думала… Перед глазами вставали пытливые, благодарные глаза бойцов. Да, бойцы принимают концерты замечательно, но покоя не давала забота: где найти новые песни, новые стихи и рассказы, такие, чтобы поддерживать у людей бодрость духа?
Ведь что греха таить: нет-нет, а прокрадётся в сердце грусть, и не так-то легко с ней справиться. Гуля это знала по себе. Иногда такая тоска возьмёт по своим, особенно по Ёжику, что, казалось, сил нет терпеть.