Четвертая высота
Шрифт:
Приближаясь к передовой, машина замедлила ход. Гуля выглянула из кабины и увидела, что степь уже не похожа на степь, а вся изрыта воронками, окопами, траншеями. Машина шла теперь осторожно, словно ощупью. Подпрыгивая на ухабах, она спустилась по склону пригорка вниз, в лощину, и остановилась.
Поправив санитарную сумку, Гуля спрыгнула на землю. Вслед за ней из кузова выскочили санитары. Растерянно огляделась Гуля по сторонам. Она понимала, что машине дальше идти нельзя, не то попадёт под обстрел, и понимала также, что ей самой нужно идти дальше
Пока санитары вытаскивали носилки, Гуля побежала вперёд, вверх по пригорку, но не успела сделать и пяти шагов, как неподалёку, на вершине пригорка, ухнул и разорвался снаряд. Гулю оглушило так, что она, не помня себя, упала ничком на землю. Сердце у неё тяжело стукнуло и на мгновение замерло совсем.
Только через несколько секунд она опомнилась и заставила себя встать на ноги.
«Нельзя, нельзя поддаваться этой слабости…»
Втянув голову в плечи, Гуля бросилась вперёд. И в тот же миг ещё один снаряд с воем и скрежетом разорвался где-то сбоку, взметнув кверху чёрный фонтан земли и дыма.
Гуля прилегла опять. Она наметила глазами точку — бугорок, до которого решила добраться в следующую перебежку, и пристально, до боли в глазах, вглядывалась в него.
Но оторвать себя от земли было неимоверно трудно, почти невозможно.
Гуля изо всех сил старалась овладеть собой.
«Нет, не боюсь, не боюсь!» — твердила она, точно заклинание, и чувствовала, как мало-помалу воля её опять становится командиром всех её чувств и мыслей и как, повинуясь приказу командира, сердце начинает биться ровнее и спокойнее, нервы приходят в равновесие.
В эти минуты Гуля поняла: есть в человеке тёмная, слепая сила, которая может заставить его бежать с поля боя, но есть и что-то посильнее, чем эта слепая жадность к жизни, и это — разумная воля. «В сущности, ведь боя-то уже нет, а рвутся только случайные снаряды», — сказала она себе и, легко поднявшись, быстро и уверенно побежала туда, где вернее всего можно было найти раненых, — к окопам.
В самом деле, на дне окопа оказался раненый. Гуля спустилась к нему. Он лежал без памяти, запрокинув голову, обмотанную грязным, намокшим от крови бинтом. Видно, пока руки ещё слушались его, он сам кое-как сделал себе перевязку.
Гуля осторожно перебинтовала ему голову и, почти не ощущая тяжести, потащила этого большого, грузного человека по окопу.
Тут, к счастью, подоспели санитары. Гуля помогла уложить раненого на носилки и, не успев передохнуть, повернула обратно. Ей нужно было сделать перевязку ещё одному бойцу. Она заметила его, когда спускалась в лощинку — к машине.
Он лежал в глубокой воронке, вырытой снарядом. Гуля сползла к нему вниз. Уткнувшись лицом в землю, он глухо стонал.
Гуля попробовала его поднять.
— Голубчик мой, — сказала она, чувствуя, что это ей не под силу, — ну помоги мне, давай привстанем…
Она заглянула ему в лицо и охнула:
— Кадыр! Хабибулин!
Он обернулся, узнал Гулю и сделал попытку привстать, волоча
Острым ножом Гуля разрезала голенище сапога и сделала Кадыру перевязку.
Он грустно, даже как-то виновато смотрел на Гулю, словно хотел сказать ей: «Не так думал я воевать! Совсем не так!»
— Ничего, дорогой мой, — весело и ласково сказала ему Гуля, — ещё повоюем. На, выпей!
Она отвинтила крышку фляги и приложила её к его сухим, воспалённым губам. Ей самой нестерпимо хотелось пить, и она угадала поэтому желание Кадыра. Он жадно припал к фляжке и пил, захлёбываясь, пил так, словно ничего в жизни ему больше не нужно было, кроме этих освежающих капель воды. Наконец Кадыр оторвался от фляжки и с облегчением вздохнул. Фляжка была пуста. Гуля смочила губы языком.
«Ну ничего, — сказала она себе, — потерплю».
Кадыр улыбнулся:
— Хорошо!
Ему стало легче — и от воды, и от сияния этих серых глаз, и от ласкового голоса, и от лёгкого прикосновения пальцев, бинтовавших ему ногу. И, повеселев, Кадыр сам приподнялся. Гуля вытащила его наверх и передала с рук на руки санитарам.
И вот машина погружена. Только бы довезти теперь до санчасти всех этих людей, мимо которых так близко прошла смерть.
— Едем! — радостно сказала Гуля бойцу-шофёру и вскочила на подножку кабины.
Машина затряслась на месте, зашумела и тронулась. Гуля не отрываясь смотрит в небо. Высоко в чистой, безоблачной синеве показалась чёрная точка. Вот она приближается, становится всё больше и больше… Уже доносится с вышины далёкое гудение. Гуля не столько слышит, сколько угадывает этот противный, надрывающий душу звук: ве-зу-у…
«Немцы!» — поняла Гуля.
И она кричит шофёру:
— Стой!
Машина остановилась. Гуля и санитары соскочили на землю и стали вытаскивать раненых, помогая им залечь в окопы, воронки, выбоины. Тяжелораненых решили не трогать. Лишнее движение могло быть для них не менее опасно, чем осколок немецкого снаряда. Гуля достала из машины припасённые ею заранее зелёные ветки. Она знала — в степи не везде найдёшь кустарник, и позаботилась о своём зелёном запасе ещё до выезда на передовую. Опасливо поглядывая на небо, она принялась торопливо маскировать машину зеленью. А потом залезла в кузов к своим раненым.
— Ну как там? — спрашивают люди, слыша нарастающее в небе гудение.
— Всё в порядке, — отвечает Гуля. — Они нас не заметят. Мы здорово замаскировались.
И в самом деле, немецкие лётчики не заметили санитарной машины, притаившейся под своим зелёным прикрытием у края дороги. Они прошли мимо, вспарывая воздух прерывистым гудением моторов, и унесли свой смертоносный груз куда-то вдаль.
— Поехали! — сказала Гуля, когда все раненые опять заняли свои места.
И вот снова зарокотал мотор. Снова тяжёлая машина, гружённая ранеными, понеслась по ухабам и рытвинам.