Четвертое сословие

Арчер Джеффри

Когда господин Черани сначала взял один выходной день, а потом субботу с воскресеньем, и по возвращении обнаружил, что доходы слегка увеличились, Любжи начал верить, что его мечты сбудутся.

Однажды субботним утром по дороге в синагогу Любжи показалось, что за ним следят. Остановившись, он обернулся и увидел, что всего в нескольких шагах позади него идет господин Фаркас, их конкурент с другой стороны улицы.

— Доброе утро, господин Фаркас, — поздоровался Любжи, приподняв черную шляпу с широкими полями.

— Доброе утро, господин Хох, — ответил тот. До этого момента Любжи никогда не думал о себе как

о господине Хохе. В конце концов, он совсем недавно отметил свое семнадцатилетие.

— Вы хотите поговорить со мной? — спросил Любжи.

— Да, господин Хох, хочу, — сказал он и подошел ближе, нерешительно переминаясь с ноги на ногу. Любжи вспомнил совет господина Лекски: «Если покупатель нервничает, ничего не говори».

— Я хотел предложить вам работу в одном из моих магазинов, — наконец произнес господин Фаркас, глядя на Любжи.

Любжи впервые узнал, что у господина Фаркаса не один магазин.

— В каком качестве? — поинтересовался он.

— Помощника управляющего.

— А зарплата?

Услышав сумму, Любжи не сказал ни слова, хотя сто пенге^[5] в неделю было почти вдвое больше того, что платил ему господин Черани.

— А где я буду жить?

— Над магазином есть комната, — ответил господин Фаркас. — Думаю, она гораздо больше чердака над домом Черани, где вы сейчас обитаете.

Любжи внимательно посмотрел на него.

— Я подумаю над вашим предложением, господин Фаркас, — сказал он и снова приподнял шляпу.

Вернувшись домой, он решил передать весь разговор господину Черани, пока этого не сделал кто-то другой.

Под конец рассказа Любжи старик разгладил усы и вздохнул. Но ничего не ответил.

— Конечно, я дал понять, что не соблазнился работой у него, — подытожил Любжи, ожидая реакции босса.

Господин Черани по-прежнему молчал и не возвращался к этой теме до следующего вечера. Любжи улыбнулся, услышав за ужином, что в конце недели ему повысят зарплату. Но в пятницу, открыв свой маленький коричневый конверт, он испытал разочарование — прибавка была отнюдь невелика.

В следующую субботу господин Фаркас подошел к нему снова и спросил, принял ли он решение. Любжи ответил, что доволен своей нынешней работой, и низко поклонился на прощание.

Следующие несколько недель Любжи изредка бросал взгляды в сторону просторной комнаты над газетным магазином на другой стороне улицы. Ночью, лежа в постели, он пытался представить, как она выглядит внутри.

За шесть месяцев работы на Черани Любжи удалось скопить некоторую сумму, откладывая почти все свое жалованье. По-настоящему он потратился только раз, когда купил себе подержанный двубортный костюм, две рубашки и галстук в крапинку, избавившись наконец от семинарской мантии. Но, несмотря на вновь обретенное чувство безопасности, он все чаще со страхом думал, куда Гитлер нанесет свой следующий удар. После вторжения в Польшу фюрер продолжал уверять венгерский народ, что считает его своим союзником. Но, судя по его прошлым деяниям, слово «союзник» он взял не из польского словаря.

Любжи старался не думать о необходимости снова спасаться бегством, но с каждым днем он все чаще чувствовал на себя злобные косые взгляды. К тому же, он не мог не заметить, что некоторые местные жители с радостью готовятся к встрече с нацистами.

Однажды утром, когда Любжи шел по улице, какой-то прохожий обозвал его пархатым жидом. Любжи опешил, но через несколько дней это уже стало обычным явлением. Потом

в витрину магазина Черани полетели первые камни. Некоторые постоянные покупатели стали переходить дорогу и делать покупки у господина Фаркаса. Но Черани упрямо твердил, что верит Гитлеру, который категорически утверждал: он никогда не нарушит территориальную целостность Венгрии. Любжи в ответ напомнил хозяину, что фюрер говорил те же слова перед вторжением в Польшу.

Любжи понимал, что скопил недостаточно денег для перехода через другую границу, и в следующий понедельник, пока Черани не спустились к завтраку, он решительно пересек улицу и вошел в магазин конкурента. Господин Фаркас не мог скрыть удивления при виде возникшего на пороге Любжи.

— Вам все еще нужен помощник управляющего? — прямо спросил Любжи, опасаясь быть замеченным на чужой стороне улицы.

— Нет, если он еврей, — глядя на него в упор, ответил господин Фаркас. — Как бы хорош он ни был. В любом случае, когда сюда придет Гитлер, я заберу ваш магазин.

Любжи молча повернулся и вышел. Когда час спустя в магазине появился господин Черани, он рассказал ему, что господин Фаркас снова приглашал его на работу.

— Меня нельзя купить, ответил я.

Господин Черани кивнул, но ничего не сказал. Любжи не удивился, когда в пятницу, открыв конверт с жалованьем, обнаружил новую небольшую прибавку.

Любжи по-прежнему откладывал почти все заработанные деньги и начал составлять план побега. Каждую ночь, когда Черани отправлялись спать, он потихоньку спускался вниз и изучал старый атлас в кабинете хозяина. Он перебрал несколько вариантов. Югославия отпадает: ее ждет та же судьба, что Польшу и Чехословакию — это лишь вопрос времени. Об Италии не могло быть и речи, равно как и о России. Наконец он остановил свой выбор на Турции. Хотя у него не было официальных документов, он решил в конце недели пойти на вокзал и попробовать сесть на поезд, идущий в Стамбул через Румынию и Болгарию. После полуночи он закрыл старые карты Европы и вернулся в свою крошечную комнатку под крышей.

Он знал, что приближается время, когда ему придется посвятить господина Черани в свои планы, но решил отложить разговор до пятницы и сначала дождаться зарплаты. Он лег в постель и заснул, пытаясь представить жизнь в Турции. Интересно, есть там рынок? А торговаться турки любят?

Громкий стук вырвал его из глубокого сна. Он вскочил с кровати и подбежал к маленькому окошку, выходящему на улицу. Дорогу заполонили солдаты с винтовками. Некоторые колотили в двери прикладами. Через несколько минут они доберутся до дома Черани. Любжи быстро оделся, вытащил из-под матраца пачку денег и сунул за пояс, затянув потуже широкий кожаный ремень на брюках.

Потом он сбежал вниз и закрылся в ванной комнате, которую делил с Черани. Схватив бритву старика, он быстро срезал длинные черные пейсы, свисавшие до плеч, и спустил их в унитаз.

Любжи уставился на себя в зеркало. Он молил Бога, чтобы светло-серый двубортный костюм, белая рубашка и синий галстук в крапинку обманули оккупантов, и они приняли бы его за обычного венгерского бизнесмена, приехавшего в столицу. Во всяком случае, теперь он говорит по-венгерски без малейшего акцента. Немного помедлив, он вышел из ванной и услышал, как колотят в дверь соседнего дома. Он быстро заглянул на кухню, но Черани там не было. Тогда он бросился на кухню. Старики сидели под столом, прижавшись друг к другу. Глядя на семь зажженных свечей Давида, вряд ли кто-нибудь поверит, что они не евреи, подумал Любжи.