Четвертое сословие
Шрифт:
— Меня не интересует твое мнение, — без конца твердил старый репортер. — Мне нужны только факты.
Эванс прошел подготовку в «Манчестер Гардиан» и не уставал повторять слова британского журналиста, издателя и политика Ч.П.Скотта: «Комментарии свободны, а факты священны». Кит решил, что если когда-нибудь станет владельцем газеты, он никогда не возьмет на работу человека, который служил в «Манчестер Гардиан».
Во втором семестре, вернувшись в Сент-Эндрюз, он написал передовицу для школьного журнала, в которой высказал предположение, что Австралии пора разрывать связи с Британией. В статье утверждалось, что Черчилль бросил
«Мельбурн Эйдж» снова предложил Киту возможность поделиться своими взглядами с более широкой аудиторией, но на этот раз он отказался — несмотря на заманчивое предложение 20 фунтов, в четыре раза превышавшее сумму, которую он получил за полмесяца работы начинающим репортером в «Курьере». Он решил предложить статью «Аделаид Газетт», еще одному изданию отца, но редактор забраковал ее, не дойдя даже до второго абзаца.
На второй неделе семестра Кит понял, что у него появилась серьезная проблема — он никак не мог отделаться от Пенни, которая больше не верила его отговоркам, даже когда он говорил правду. Он уже пригласил Бетси в кино в следующую субботу, но так и не нашел ответа на вопрос, как встречаться с новой девушкой, не расставшись с прежней, и задача осталась нерешенной.
Во время их последнего свидания в спортзале, когда он предположил, что, может быть, пора им… Пенни намекнула, что расскажет отцу, как они проводили время по субботам. Киту было плевать, кому она расскажет, но он не хотел ставить в неловкое положение мать. Всю неделю он сидел в своей комнате и против обыкновения усердно занимался, стараясь не ходить туда, где мог бы столкнуться с Пенни.
В субботу днем он кружным путем отправился в город и встретился с Бетси около кинотеатра «Рокси». Нарушил сразу три школьных правила за один день, подумал он. Он купил два билета на фильм «Крысы Тобрука» с Чипсом Рафферти в главной роли и сел с Бетси на двухместное сиденье в последнем ряду. Когда на экране зажглась надпись «Конец», Кит не мог вспомнить, о чем был фильм, и у него болел язык. Он не мог дождаться следующей субботы, когда сборная уедет на соревнования и он сможет познакомить Бетси с прелестями крикетного павильона.
В течение всей следующей недели Пенни к нему даже не подходила, и он вздохнул с облегчением. Поэтому в четверг, когда Кит понес на почту очередное письмо матери, он назначил Бетси свидание на субботу. Он обещал отвести ее в такое место, где она никогда прежде не бывала.
Как только автобус со сборной скрылся из виду, Кит спрятался за деревьями в северной части спортивной площадки и ждал появления Бетси. Через полчаса он начал сомневаться, придет ли она вообще, но через несколько мгновений заметил идущую по полю Бетси, и все его сомнения улетучились. Ее длинные светлые волосы были стянуты в хвост. В желтом свитере, плотно облегавшем ее тело, она была похожа на Лану Тернер, а черная юбка была такой узкой, что она могла только семенить.
Когда она подошла, Кит взял ее за руку и быстро повел к павильону. Он целовал ее, останавливаясь через каждые несколько метров, и нашел молнию на юбке, когда до павильона оставалось еще целых двадцать метров.
Они подошли к черному входу, и Кит, достав из кармана куртки большой ключ, вставил его в замок. Он медленно повернул его и распахнул дверь, шаря рукой по стене в поисках выключателя. Он зажег свет и в эту минуту услышал стоны. Кит ошарашенно уставился на маты. На
Дункан Александр никогда не забудет день, в который потерял свою девственность.
ГЛАВА 7
ТАЙМС, 21 ноября 1940 года:
ВЕНГРИЯ ВСТУПИЛА В ГИТЛЕРОВСКУЮ КОАЛИЦИЮ: «ДРУГИЕ ПОСЛЕДУЮТ ЕЕ ПРИМЕРУ», УТВЕРЖДАЕТ РИББЕНТРОП
Любжи, скрючившись, лежал на земле, потирая подбородок. Штык целился ему между глаз, потом солдат, мотнув головой, велел ему идти к остальным в поджидавший фургон.
Любжи попытался возразить на венгерском, но понимал, что уже слишком поздно.
— Заткнись, жид, — прошипел солдат, — а то дух вышибу.
Штык разорвал его брюки и проткнул кожу правой ноги. Любжи быстро заковылял к фургону и присоединился к группе ошеломленных, беспомощных людей, которых объединяло только одно: их всех считали евреями. Черани затолкали в фургон перед самым отправлением, и грузовик медленно пополз к выезду из города. Час спустя они въехали на территорию местной тюрьмы, и Любжи с его попутчиками выгрузили из машины, как стадо скота.
Мужчин построили и повели через тюремный двор в большой каменный зал. Через несколько минут там появился сержант СС в сопровождении дюжины немецких солдат. Он пролаял приказ на своем языке.
— Он говорит, мы должны раздеться, — шепотом перевел Любжи на венгерский.
Все сняли одежду, и солдаты стали сгонять голых людей в строй — большинство тряслись от холода и страха, некоторые плакали. Любжи обшаривал взглядом помещение в поисках возможности для побега. Здесь была только одна дверь — ее охраняли солдаты — и три маленьких окошка под самым потолком. Через несколько минут в зал строевым шагом вошел элегантно одетый офицер СС с тонкой сигарой в зубах. Он остановился в центре зала и коротко и безразлично сообщил им, что теперь они военнопленные.
— Хайль Гитлер, — отсалютовал он и повернулся к выходу.
Когда офицер поравнялся с ним, Любжи сделал шаг вперед и улыбнулся.
— Добрый день, — поздоровался он.
Офицер остановился и с отвращением посмотрел на юношу. Любжи на ломаном немецком стал объяснять, что они совершили ужасную ошибку, и протянул руку с пачкой венгерских пенге на ладони.
Офицер улыбнулся, взял деньги и поджег их сигарой. Пламя разгоралось и дошло почти до пальцев, тогда он бросил горящую бумагу на пол прямо к ногам Любжи и молча ушел. В голове Любжи стучала только одна мысль — сколько месяцев он работал, чтобы накопить эту сумму.
Пленники дрожали в каменном зале. Охранники не обращали на них внимания; одни курили, другие разговаривали, как будто этих голых людей попросту не существовало. Прошел еще час, и в зал вошла группа мужчин в длинных белых халатах и резиновых перчатках. Они ходили вдоль строя, останавливались на несколько секунд и осматривали пенис каждого пленника. Троим приказали одеться и разрешили вернуться домой. Другого доказательства им и не требовалось. Любжи стало интересно, какой проверке подвергают женщин.