Четвертый крестовый поход
Шрифт:
Крестоносцы растекались по городу как смертоносный вирус, распространяющийся по крови дряхлого старца: они закупоривали движение, а затем прерывали и саму жизнь. Для Никиты они были «предтечами антихриста, посредниками и предвестниками его нечестивых деяний». [557] Очевидной целью крестоносцев становились церкви, откуда были вынесены сотни прекрасных икон. «Бесценные раки, содержавшие останки святых, пострадавших ради Христа, были вырваны из алтарей, на землю исторгнуты хлеб и вино, претворенные в тело и кровь Христову. Хотя его [Христа] бок не был вновь пронзен копьем, но потоки божественной крови снова пролились наземь»,— так с болью писал Никита. [558] В описаниях Николая Месарита читаем:
557
NC, 315.
558
NC, 315.
«Распаленные
Святая София, самое величественное и славное здание Константинополя и духовный центр Византийской империи, была разграблена и опустошена. Превыше всего остального это разграбление явилось символом крушения некогда могущественной цивилизации и возникновения новой агрессивной силы, которая — по крайней мере, некое короткое время — не заботилась о величии имперского прошлого. Изумительный высокий алтарь, созданный из сплава драгоценных металлов, соединенных в единое многоцветие, был разбит, чтобы стать добычей нескольких претендентов. Духовная ценность предмета чаще всего забывалась перед лицом непреодолимой жажды немедленной наживы. В крестоносцах словно воспылала самая всепоглощающая страсть, которую только можно представить, и утолить ее могли лишь драгоценные металлы или самоцветы. Конечно, разрушено было не все. Достаточно познакомиться с сокровищницей Святого Марка в Венеции или посмотреть на знаменитую четверку коней перед тамошним музеем, чтобы понять, что некоторые ценные предметы были вывезены целиком. [560]
559
Николай Мезарит, перевод в: Brand, Byzantium Confronts the West, 269.
560
Buckton, Treasury of San Marco, Venice.
За несколько часов были собраны накапливавшиеся веками драгоценности. Забирали не только то, что могло быть унесено — разрушению подверглось само здание Святой Софии. Так, крестоносцы содрали серебряную занавесь с ворот, разрушив творение, созданное мастерами за долгие годы труда. Добыча была столь велика, что грабителям пришлось завести в здание животных. Навоз от ослов и мулов запятнал мраморные полы дома Господня, люди и животные скользили и падали, пытаясь волочь свой груз. Великий храм был грубо осквернен.
Ценности расхватывали не только рыцари и пехотинцы. Гунтер из Пайри приводит удивительно откровенные сведения о поведении настоятеля Мартина во время разграбления города. [561] После участия в посольстве к папе с целью получения прощения за осаду Зары он в апреле 1203 года направился на Святую Землю, а затем уже присоединился к крестоносцам под Константинополем. Увидев всеобщее обогащение, он решил получить часть драгоценных реликвий для своей церкви. С двумя спутниками он поспешил к монастырю Христа Вседержителя, величественному творению династии Комнинов, расположенному в центре Константинополя. В течение предшествовавших месяцев греки использовали его в качестве хранилища для сокровищ близлежащих монастырей, включая расположенные за городской стеной, надеясь, что там ценности окажутся вне опасности. Информация об этой сокровищнице появилась у крестоносцев с теми европейцами, что были изгнаны из города за несколько недель до его падения. Таким образом, монастырь с самого начала неминуемо должен был стать целью грабителей. Мартин направился туда — как уверяет нас Гунтер, не для того, чтобы завладеть золотом или серебром, но чтобы раздобыть святыни. Ради священной цели он был готов на святотатство. Не обращая внимания на расположенную в главном храме сокровищницу, Мартин отправился на поиски ризницы, где хранились наиболее ценные церковные предметы.
561
GP, 109-12.
Там он наткнулся на старика с длинной седой бородой — священника.
Старик подвел Мартина к железному сундуку, открыл его, и настоятель с удивлением всмотрелся в сокровища, лежавшие в нем. Зрелище это было «для него прекраснее и желаннее всех сокровищ Греции». Его охватило нестерпимое желание схватить эти сказочные сокровища: «Настоятель жадно и поспешно сунул в сундук обе руки и вместе со своим спутником начал набивать полы рясы священной добычей».Возможно, Мартин выбирал то, что казалось ему наиболее ценными предметами, или выяснил у старика-священника происхождение тех или иных вещей. Затем, забрав самое ценное, «святой грабитель» удалился.
Образ западного священника, возвышающегося над престарелым православным монахом и угрожающего ему смертью, сложно воспринимать иначе как издевательство. Даже Мартин вынужден был объясняться за подобные действия — что подтверждает правдивость описания Гунтера. Приводимое оправдание повторяет утверждение о божественном одобрении захвата Константинополя, которое дополняется утверждением, что сам Мартин не пролил крови и в дальнейшем с великой заботой сохранил полученные святыни.
Наполнив рясу драгоценными реликвиями, Мартин направился обратно к кораблю, чтобы оставить там свои трофеи. Он представлял собой забавное зрелище, чего не отрицает и Гунтер. Встречавшиеся на пути люди по его раздувшемуся виду легко могли заключить, что внутри аббатского облачения находится не только сам служитель Бога. Они весело расспрашивали его, что за трофеи он тащит и зачем так утруждает себя. Подмигивая, Мартин отвечал: «Мы хорошо потрудились», на что получал в ответ «Благодарение господу».
Настоятель старался как можно скорее скрыться от толп грабителей, чтобы сохранить свой груз. С ним был один из капелланов и старик-священник, решивший, наверное, что его собственную безопасность может гарантировать пребывание рядом со столь важной фигурой. Мартин вернулся на корабль, где и оставался, ожидая более спокойной поры. Пока хаос первой волны грабежа не улегся, он благоговейно изучал святыни и, возможно, смог идентифицировать еще некоторую их часть. Через день-два старый священник нашел для Мартина и его окружения пристойное размещение в городе, и настоятель перебрался туда, снова перенеся свои сокровища. Может быть, Мартин опасался, что реликвии могут украсть, или же, если они будут обнаружены, их сдадут в общую военную добычу. Как бы то ни было, он продолжал трепетать над своим собранием в течение всего лета 1204 года.
Не только Мартин собирал святыни. Прочесывая Константинополь, крестоносцы захватили огромное количество самых разнообразных ценностей. Два свидетельства, Аноним из Суассона и «Деяния епископа Альберштадтского», содержат списки святынь, привезенных отдельными священниками в свои церкви. Для церковных заведений, и не мечтавших о подобных сокровищах, предоставлялась уникальная возможность обрести предметы неоценимой стоимости. После крестового похода отдельные регионы Северной Франции были наполнены священными предметами.
Епископ Нивело Суассонский, чей корабль первым коснулся стен Константинополя, вскоре отправил в свой кафедральный собор несметные сокровища, включая главу первомученика Стефана, шип с тернового венца и палец апостола Фомы, который тот вкладывал в раны Христа. Кроме того, Нивело одарил монахинь обители Богоматери Суассонской поясом Пресвятой девы, а аббатству святого Иоанна в Винье направил руку Иоанна Крестителя. Когда сам Нивело в 1205 году вернулся в Северную Францию, он вез с собой главы Иоанна Крестителя и апостола Фомы и два больших распятия, сделанных из Креста Господня. Эти изумительные трофеи показывают главенство Нивело среди духовенства крестового похода. [562]
562
Anonymous of Soissons, Sources, 235-7.