Четыре бездны. Книга 2
Шрифт:
В сельсовете и в правлении колхоза, находившихся под общей крышей, было темно. Но входная дверь почему-то была не на замке. Вера устало толкнула её ногой, и она, скрипнув, отворилась.
Вера решительно вошла в тёмный коридор и натолкнулась на что-то громоздкое. Она в испуге отпрыгнула назад, присмотрелась и увидела в тусклом лунном свете, падавшем из-за её спины через приоткрытую дверь, очертания продолговатого, как и сам коридор, стола. Стол торчал, неизвестно по какой причине, на самой середине. Вера пяткой захлопнула дверь и обессиленно легла на него грудью –
В коридоре было тепло, чувствовалось, что днём здание отапливалось весьма прилично. Вера тотчас разомлела, и её стала одолевать дремота. «Никого не буду сегодня тревожить…» – решила она и взобралась, прямо с обутыми ногами, на крепкий деревянный стол. Стол не шелохнулся и даже не скрипнул. Он был соструган вручную и скреплён, как принято в народе, деревянными гвоздями. Вера подложила под голову подшивку старых газет и мгновенно заснула. Спала она тяжко. Её всю ночь мучил один и тот же кошмарный сон.
Немцы, в чёрных рогатых касках, с чёрными свастиками на груди, скалили огромные чёрные зубы и норовили поймать её. Но она каким-то непостижимым образом уклонялась от них и всё бежала и бежала куда-то вдаль на непослушных ватных ногах. С каждой минутой ноги становились всё рыхлее и рыхлее, и ей становилось всё труднее и труднее убегать. Один из немцев, здоровенный рогатый фашистище, догнал-таки её и впился в плечо острыми резцами…
Спас Веру председатель сельсовета.
– Вот это да, диверсант за ночь завёлся! А ну-ка, предъявить документы! – закричал он на заре и, сложив ладони в дудочку, стал шутливо трубить: – Ту-ту-ту!..
А ему вслед где-то рядом запоздало прокричал какой-то нерадивый хрипловатый петух:
– Ку-ка-ре-кху-у-у!..
Вера тотчас соскочила со стола, по-военному коротко представилась и показала своё удостоверение. И так же коротко изложила суть задания райкома партии, для выполнения которого она прибыла в этот богом забытый край.
– Да уж, круто они берутся за дело… – озабоченно почесал затылок председатель сельсовета, и охота шутить у него сразу пропала.
– Это решение партии и правительства! – отчеканила Вера, не желая больше допускать лишних реплик.
– Знаю. Только ничего хорошего из этого не выйдет.
– Почему?
– Да потому. Нет у народа больше денег. Летом ещё отдали государству.
– Неужели ничем не поможете фронту? – усилила Вера голос на последнем слове.
– Рады бы, да сами голы, как соколы.
– Как же так? На селе живёте и ничего не имеете.
– А ты думаешь, колхозники лопатами деньги гребут? Нет, товарищ дорогой, мы их совсем не видим!
– Даже эвакуированные находят средства для фронта! А вы тут!.. – не унималась Вера, сверля критическим взглядом пригорюнившегося собеседника. – Окопались, как кулачьё!
– Ну, что же, раз беженцы такие богатые, – сказал председатель сельсовета после некоторого раздумья, – то мы наскребём по сусекам зерна, смелем и будем продавать им муку. А вырученные деньги…
– Замечательно придумано! – восхищённо воскликнула Вера, не дав ему договорить.
– Не
– Да вы не беспокойтесь, деньги не пропадут даром! Государство выдаст взамен выигрышные лотерейные билеты! – радостной скороговоркой выпалила Вера, ещё минутой ранее уверенная, что провалит своё первое на новой службе задание.
– Выигрышные? – с ещё большим сомнением переспросил председатель сельсовета и опять стал озабоченно чесать затылок.
– Выигрышные! – подтвердила Вера.
– Это тоже замечательно придумано, – угрюмо хмыкнул председатель сельсовета и умоляюще посмотрел на Веру. – Только людям про них сами скажете. Ладно?
– Ладно, – с готовностью согласилась Вера.
– Вот и отлично! Я через часик соберу их на митинг.
На митинге выяснилось, что колхозники на самом деле не в состоянии помочь фронту деньгами, потому как давно уже не имели за душой никаких наличных средств и не надеялись получить их в обозримом будущем.
– Товарищи, тогда надо сдать зерно! – озвучила Вера идею председателя сельсовета. – Мы смелем его на муку и будем продавать офицерам Мелитопольского лётного училища и их семьям, эвакуированным к вам. А на вырученные деньги купим общий районный танк и назовём его Советский Новоузенец! И он будет так громить фашистов, что земля у них будет гореть под ногами!
Люди и без агитации понимали – победить сильного, хорошо подготовившегося к войне врага можно только сообща, сознательно идя на какие-то ранее непредвиденные жертвы. Но сдавать зерно всё равно боялись. Боялись не за себя – боялись за своих голодных детишек.
– Товарищи, как же так? Мы обязаны помочь фронту! Мы же советские люди! – стала напирать Вера на патриотизм – и народ заколебался. Но тут из толпы выскочил, весьма некстати, старичок Пантелеич. Он взобрался на ступеньки сельсовета, к стоящей там Вере, и с упрёком зачастил:
– Дочка, погоди давить на нас, мы и сами понимаем, что страшного врага можно победить только сообща. Как говорится, всем миром. А ты всё давишь на нас, давишь. За жабры, так сказать, хватаешь. Надо помягче, попонятливее.
– Пантелеич, ты-то как тут оказался? – в удивлении воскликнула Вера, ошарашенная бурной речью говорливого старичка.
– Да я это… из местных… – засмущался Пантелеич. – Бабку свою пришёл опроведать, а тут такое важное государственное дело. Вот я и решил немножко подмочь тебе словом.
– Давай, старина, выручай, – подмигнул Пантелеичу председатель сельсовета, стоявший рядом с Верой.
– Это мы могём, – снял шапку Пантелеич и торжественно обратился к народу. – Товарищи! Землячки! Нельзя нам иначе! Нельзя!.. Несите зерно. Несите кто сколько может. Только по совести несите. А то наши солдатики и правда оголодают на фронте, а эти откормленные фашисты погубят их. Наших с вами сынов, братьев и отцов. А на вырученные деньги мы и правда купим свой танк. И воевать на него посадим не чьих-нибудь, а своих собственных танкистов. Новоузенских! Правильно я говорю?