Четыре бездны. Книга 2

Хоршев-Ольховский Сергей

– Ах так, да я вам норму выработки вдвое завышу! – вскричал офицер и выстрелил из пистолета вверх.

– Товарищ офицер, погодите, мы же не знали, что нельзя, – примирительно сказала Надя.

– Не знали, что врагов трудового народа нельзя поддерживать?! – несказанно удивился офицер НКВД, но тем не менее убрал пистолет в кобуру и заворчал уже поспокойнее. – Не знали они!.. А ещё комсомолки!

– Не все, – смутилась Надя, – пока только я комсомолка.

– Гоните их на место! Гоните! И с

работы снимите на два часа позже! – приказал офицер солдатам НКВД – сержанту и рядовому, подбежавшим к нему с винтовками в руках. – И это на первый раз! – припугнул он девушек.

– Ничего, девки. Ничего, – скороговоркой зашептала Клава. – Мы в другой раз хитрее будем. В снегу прихороним, а штрафники сами разыщут.

Энкаведисты сняли с плеч винтовки и стали толкать девушек прикладами в спины.

– Идите, идите скорее на рабочее место, – с чувством меры толкал рядовой. – А то расстреляют к чёртовой матери за саботаж. Тут ни с кем не церемонятся.

– Бегом, сучки! Бегом! – матерно ругался сержант.

– Идите. Идите скорее, – добродушно просил рядовой. – А то и правда расстреляют.

– Да что ты их уговариваешь, сучек белогвардейских! Не жалей их! Не жалей! – больно бил девушек прикладом в спину сержант.

– Будете агитировать девчонок, значительно увеличу норму! – угрожал штрафникам тем временем офицер НКВД.

– Да куда уж тут увеличивать, – невнятно сказал бородатый штрафник, дожёвывая подгнившую лучину прямо с шелухой. – Мы и так дохнем, как мухи. Каждый день по пять человек. Вон, с самого утра двое окочурились, – показал он рукой на край окопа, где лежали два заледеневших трупа. – Скажи своим, пусть заберут.

– Поговори ещё! Поговори! – погрозил офицер бородатому штрафнику кулаком. – И сразу узнаешь почём фунт лиха!

– Ты нас не пугай. Мы сами знаем, что сдохнем, – спокойно ответил бородатый. – Так что увеличь паёк, если хочешь выслужиться перед начальством.

– Ну а зачем тогда ерепенитесь, раз знаете?

– Так как, командир – увеличишь?

– Не замолчишь, точно увеличу. Да только норму, – незлобно буркнул офицер и окликнул солдат. – Хватит их толкать! Хватит! Дальше сами дойдут.

Солдаты тотчас оставили девушек и побежали к офицеру.

– Заберите этих жмуриков, – кивнул офицер на мёртвых штрафников.

Солдаты быстро забросили винтовки обратно за плечи, похватали умерших за ноги и поволокли за собой, оставляя их головами следы на снегу.

Изо дня в день, с раннего утра и до позднего вечера рыли девчонки окопы на ужасном холоде, в продуваемой всеми ветрами голой степи, и многие из них вскоре стали сопливить и кашлять, а некоторые даже слегли в постель.

В стане соседей дела обстояли и того хуже – ежедневно кто-то умирал. Иногда по нескольку человек сразу. Обессиленные,

заморённые голодом штрафники постепенно смирились с судьбой и перестали цепляться за жизнь. Они поняли – выжить в таких нечеловеческих условиях невозможно. Девчонки, видя плачевное состояние штрафников, любыми путями старались передать им сэкономленные на собственном желудке продукты. Они теперь отдавали всё самое лучшее: хлеб, картошку, кусочки сала – а больше у них ничего и не было, и с нетерпением ждали воскресенья.

По воскресеньям из сельсоветов, приславших своих колхозниц на рытьё окопов, приезжали фуражиры, привозившие девчонкам от родителей продукты питания. Иногда что-то выделяли и колхозы.

В первое воскресенье февраля сухонький старичок Ерошка, фуражир из колхоза «Красный Октябрь», изрядно подвыпил, спасаясь от холода, и спьяну разбазарил в дороге все продукты. А когда к понедельнику протрезвел, испугался, что будет хорошенько побит девчонками, и с полдороги повернул обратно.

Прибыв в свой колхоз, шкодливый Ерофей никому ничего не сказал – тут матери-казачки могли забить его вовсе насмерть.

Туго пришлось ольховским девушкам. Они одолжили у соседок – у вяжинских и сетраковских подружек – немного сала и муки и терпеливо ждали Ерошку четыре дня. Но когда и эти продукты, расходуемые со строжайшей экономией, закончились, оголодавшие девушки не вытерпели. Да и хозяйка квартиры внесла свою лепту.

– Чтой-то ваш Ерошка запропастился? Давно уже должон был продуктишки подвезти. А его всё нету и нету. Можить, колхоз отказался от вас? – каждый вечер говорила она девушкам одно и то же.

– А нас не колхоз обеспечивает, – возразила Клава. – Нам родители передают.

– Клава, ну что ты говоришь?! – обиженно посмотрела на подругу Надя. – И колхоз помогает чем может. Масла подсолнечного выделил, муки немножко.

– Не знаю, девки, кто и что вам выделяет, да только кормить вас больше нечем, – продолжала нагнетать обстановку хозяйка квартиры.

– А мы и не просим! – возмутилась Надя. – Перетерпим как-нибудь.

– Да как же вы перетерпите?.. Уже четыре дня впроголодь, да ещё при такой работе! А нынче совсем без крошки хлеба остались!

– Вы, девки, как хочете, а я завтра пойду домой, – спокойно сказала Сидоровна. – Узнаю, что там стряслось.

– Одной никак нельзя! – строго возразила хозяйка квартиры. – Голодно нынче в степи. Волки кругом так и рыщут. Да и в тюрьму одна быстрее угодишь. А вот если все вместе пойдёте… – обвела она девушек испытующим взглядом. – Глядишь, обойдётся.

– И пойдём! Не помирать же с голода! – за всех ответила Сидоровна и вопросительно посмотрела на Надю.

Другие девушки тоже вопросительно уставились на Надю.