Четыре четверти страха
Шрифт:
Сначала Илья подумал, что она лежит на полу, потому что за ее спиной просматривался типичный паркетный рисунок. Но потом стало ясно, что это просто линолеум. Обычный дешевый линолеум, выстланный на полу и на стене за спиной девушки. Поэтому создавалось впечатление, что она лежит на полу.
Сама же девушка была крепко привязана к стулу. Лица ее нельзя было разглядеть, так как на голове у нее был плотно намотан пластиковый полупрозрачный пакет из «Ашана».
Это, в общем, был какой-то сюр и полный бред.
Но вот на груди девушки! Поверх блузки! Была наброшена подвеска на цепочке,
Это было быстро, отчетливо и внезапно пугающе, как молния на безоблачном ночном небе в тихий вечер.
Это была подвеска в виде желтого карандаша с желтым полупрозрачным камнем в виде стирательной резинки.
Это была та подвеска, которую ему оставила, сбежав, так сказать, «из-под венца», та чокнутая девушка в баре. Подвеска, которую он все же где-то потерял в тот роковой вечер и которую так и не смог у себя найти на следующее утро.
Илья взглянул на вторую фотографию. На ней была все та же девушка, все в том же положении, только темных пятен на бежевой блузке было меньше. Ее голова была поднята, а пакет не так плотно облеплял лицо.
На следующем изображении Илья с каким-то облегчением увидел, что пакет с головы девушки был снят. На фото была не та чокнутая из бара. На фото была миниатюрная блондинка с очень симпатичным, на первый взгляд, детским лицом и большими карими глазами.
Нижняя губа ее ближе к уголку рта была рассечена ударом чего-то твердого, хотя скорее всего, просто чьим-то кулаком о свой собственный зуб. Таких травм Илья повидал немало. Если бы тут применяли биту, или дубинку, или кастет, то повреждения были бы намного массивнее.
Рана кровила, и темная жидкость на блузке была не чем иным, как кровью, стекающей по подбородку и капающей на светлую одежду, оставляя на ней бурые следы.
Щеки девушки были мокрые от слез.
Далее какое-то странное чувство заставило Илью просмотреть до конца все фотографии, воспроизводящие этот извращенный акт физического насилия, применяемого к девушке.
Ни на одной фотографии не было ничего эротического, как он ожидал вначале. Девушка все так же была одета и привязана к стулу. Только с каждой новой фотографией у нее добавлялось красных пятен на лице – следов побоев и кровоподтеков, которые постепенно начинали опухать от фото к фото, становясь лиловыми.
Илья не мог даже предположить, что это за фотографии и кто их мог прислать. Возможно, это какая-то дурацкая постановочная сессия. Чья-то злая шутка. Чей-то жестокий розыгрыш. А может быть… Да черт знает, что может быть…
Последней в ладонь Ильи из конверта выпала та самая подвеска в форме карандаша, заляпанная засохшим бурым веществом. По логике – кровью.
Илья отложил конверт вместе с фотографиями в сторону и внимательно взглянул на подвеску. Да! Это была та самая безделушка, которая ему досталось от… как же ее… Василисы. Да! Точно! Василисы! Это была та самая подвеска.
Металлическая цепочка была по-прежнему порвана, но теперь связана узелком, словно две части разорвавшейся веревочки. Подвеска, бесспорно, была Василисина, но на фото была определенно не Василиса.
А может быть, это какой-то новый хитрый
Раньше несовершеннолетние шлюшки укладывались в постель с какими-нибудь мужиками, а потом требовали от них денег, показывая свой паспорт и заявляя о том, что их изнасиловали. И теперь Илье будет звонить какой-нибудь хриплый голос, говорить, что он знает, что это именно Илья лишил чести какое-то невинное создание, и требовать деньги, угрожая отправить фотографии «куда надо».
Но тогда зачем эти люди вернули Илье подвеску с его отпечатками пальцев? Логичнее было бы держать ее у себя.
А может, это все же не та самая подвеска, а та самая находится у шантажистов? Да хотя и без подвески он оставил на этой Василисе достаточно и отпечатков, и других органических следов.
Боже! Да уж, прав был Володька! Не стоило связываться со всякими фриками. Никогда не поймешь, что у них на уме.
С другой стороны, если никакой записки в конверте нет, никаких объяснений тоже не следует, то сейчас самым разумным выходом будет просто ждать. Рано или поздно человек, который оставил конверт в почтовом ящике Ильи, выйдет на связь. Тогда-то Илья и узнает, что это были за фотографии, что за подвеска и какую роль во всем этом играет Василиса.
Илья тщательно упаковал все фотографии обратно в конверт, положил в него подвеску, сам конверт бросил в ящик стола, запер ящик на ключ и открыл ноутбук со статьей.
Последний абзац ему удалось завершить только далеко за полдень.
Глава IX
Эдуард вышел на улицу в районе обеда.
Было жарко, как только может быть жарко в июльский полдень. Если бы не та ситуация, которая заставила его так кардинально изменить планы на сегодня, то можно было бы сказать, что это замечательный день.
Жаркое солнце, голубое небо, бодрящий ветерок, дети играют во дворе, мимо проходят красивые девушки – все это Эдуард, конечно же, отметил бы, если бы не…
Эдуард нажал на пульт автомобильной сигнализации. Его Hyundai Solaris пискнул и моргнул фарами.
Ехать до клиники, где работал Антон Николаевич, было около часа. Если без пробок, то порядка сорока пяти минут. Навигатор Эдуард почему-то именно сейчас включать не стал. Скорее всего, потому что он не хотел знать точно, во сколько может появиться у дверей клиники. Он не хотел об этом думать. Пытался представить, что просто едет куда-то по своим будничным делам.
Дорога от дома до клиники пролетела словно в забытьи, и Эдуард вновь включился в реальный мир, когда его Hyundai Solaris снова пискнул и моргнул фарами, но теперь уже чтобы показать, что он встал в режим охраны.
Здание клиники было невысокое по сравнению с окружающими его многоэтажными домами. Оно затаилось посреди жилого квартала, отгородившись от всего остального мира высоким забором из бетонных плит, аккуратно выкрашенных светло-зеленой краской как изнутри, так и снаружи.
Сами больничные корпуса были кирпичными, аккуратными и ухоженными. Эта клиника значительно отличалась от того места, где Эдуард и Дима провели безвылазно более года. Там все было иначе. Время тогда было другое, да и они сами тогда были другими.