Четыре друга эпохи. Мемуары на фоне столетия
Шрифт:
Посидели мы в тот раз, конечно, знатно. Да и угощение располагало. Но дело было, конечно, не столько в прекрасном вине, сколько в рассказах батони Кахи.
— Есть ли у меня враги? Ну я же не дегенерат, конечно, есть.
И с режиссерами не всегда сразу удавалось находить общий язык. После того, как Резо Чхеидзе утвердил меня на роль Дон Кихота в своем фильме, я обратился к нему:
— У меня было 100 врагов. А теперь — 1100. И первый из них — вы!
У нас тогда с ним были разногласия, и я ему прямо
Кстати, на съемках «Дон Кихота» решилась судьба моего сына Ираклия. Он приехал ко мне в тот момент, когда режиссеру как раз понадобился молодой человек в кадр. Чхеидзе увидел моего сына. Ираклия тут же загримировали и вывели на площадку. После этого он снялся еще в двух фильмах и в итоге решил стать актером.
Вообще, первая рука должна проиграть. Так говорят при игре в карты или в рулетку. Только тогда ты сможешь почувствовать вкус победы. У меня, например, именно так было с моим первым фильмом. А сыну сразу повезло.
Когда он сказал мне, что хочет пойти в театральный, я ему честно сказал, что в театре его будут ждать удары в душу и сердце, но никак не деньги. И если он готов к этому, то может идти и поступать.
Я ни в коем случае не отговаривал его. Просто честно предупредил. Потому что это самое важное. Если ты идешь на Северный полюс, то должен знать, что там холодно, и взять теплые вещи, а не стонать потом из-за мороза.
И точно так же было с моей дочерью.
Мои дети оба стали актерами. Это был их выбор, к которому я отнесся с уважением.
Но своего «Белого солнца…» у них пока не случилось.
Прозвучит неправдоподобно, ноя в первый раз увидел этот фильм только в 2000 году. На Московском кинофестивале была ретроспектива фильмов Рустама Ибрагимбекова, который написал сценарий для «Белого солнца пустыни».
Я приехал, мы поздравили Рустама со сцены. И так получилось, что не успели мы спуститься в зал, как начался фильм.
И мне уже было неудобно выходить. Что делать? Смотреть не хочу, но и выходить неудобно.
Смотрю, Толя Кузнецов, сыгравший роль красноармейца Сухова, сидит в зале. Я прохожу мимо и говорю тихо:
— Толя, а я ведь фильм не смотрел.
— Ну, тогда пора уже посмотреть.
И так я в итоге остался в зрительном зале.
Я вообще не люблю на себя смотреть.
Это не поза, правда. Недавно про меня сняли фильм документальный. Режиссер отказалась мне показывать отснятое. Но на озвучании я себя все же увидел. Думал, что приду в ужас. Но неожиданно спокойно посмотрел. И мне это не понравилось — значит, старею. Что-то изменилось во мне, раз терпеливо на себя смотрю. А раньше категорически не мог.
Когда я в тот раз смотрел «Белое солнце.», меня интересовало — почему фильм стал культовым. И я под конец понял — режиссер Мотыль не лукавит.
Он до конца хотел быть честным. Другое дело, что
Финал ведь совсем другой был. То, что взрывается баркас, придумали потом. А в сценарии изначально была перестрелка между мною и Суховым.
Мой Абдулла поднимается на мачту и видит, что Сухов в море. Он перепрыгивает на палубу и в воздухе стреляет в Сухова, а Сухов — в него.
Получалось, что я его просто ранил, а он меня — смертельно. Это все было снято. Как я выплываю, а за мной черным следом в воде стелится кровь. Специально для этой сцены бычью кровь приносили. Потом показано, как я выхожу из моря и медленно иду к Сухову. А он спокойно стоит, так как знает, что я уже не в силах что-то сделать. Я иду-иду и падаю плашмя. Три дубля сняли, у меня потом голова болела от ударов о землю. Навсегда это запомнил.
Затем камера отъезжает и показывает, как Сухов удаляется вдаль. И вдруг он слышит женский рев. Поворачивается и видит: бегут жены, наваливаются на мертвого Абдуллу и по-восточному оплакивают. Сухов стоит в шоке: мать твою, он защищал женщин от этого убийцы, а они ничего не понимают. Сухов отворачивается и, обалдевший, уходит.
Но нас заставили переснять — баркас взрывается, Абдулла погибает. А Сухов остается в живых.
Мы не спорили. Все равно было бы снято так, как требовало руководство студии.
Никогда не забуду, как первый раз почувствовал свою популярность. Мы с женой сели в такси. И когда подъехали к дому, водитель отказался взять денег. «Я вчера видел ваш спектакль!» — сказал таксист.
Фильм «Белое солнце пустыни» в Грузии не имел особой популярности. Вот в России — да. Меня везде узнавали, даже очень везде.
Однажды мои дети приехали из Америки. Одну ночь должны были провести в Москве, а потом лететь в Тбилиси. Багаж им не дали, так как он транзитом ехал в Грузию. Я тогда снимался в Москве, устроил их в гостиницу, где жил сам — при посольстве Грузии. Но ребятам понадобились их вещи.
И тогда я решил попробовать им помочь.
Во Внуково стояла огромная, в километр, наверное, очередь к окошку, в котором принимала женщина, решавшая такие вопросы — выдать багаж или нет. И вот я попросил толпу пропустить меня, чтобы задать ей всего один вопрос.
Обращаюсь к ней, а она сидит и что-то пишет. Не поднимая головы, отвечает мне: «Не положено!» Что делать? Я говорю ей: «А вы меня знаете!» Она мельком взглянула на меня: «Не знаю. Не положено». Я не сдаюсь: «Нет, вы меня знаете, и, кстати, очень хорошо». Тогда она более внимательно посмотрела на меня и говорит: «Неужели Кавсадзе?» То есть не Абдулла, а Кавсадзе. Я кивнул.
Тогда она вышла из своей будки, закрыла окошко и сказала: «Идем!» А когда толпа начала возмущаться, рявкнула: «Будете выступать, вообще не вернусь».