Четыре года в Сибири
Шрифт:
Ночью, когда мы засыпаем у костра, нам не нужно караулить друг друга. Мы даже не брали с собой наших собак, потому что людей здесь уже не может быть.
Неподвижно лежим мы рядом и внимательно слушаем.
Но тишина остается.
Она велика, настолько велика, что одинокий человек не может вынести ее – он боится ее, ибо здесь начинается вечность.
Наше путешествие продолжается.
К полудню мы видим в синей дали большой холм и черную стену. Это лес. Мы направляемся туда. Камень огромного размера, чистый, отшлифованный водой гранитный блок лежит на круто поднимающемся
– Это мой камень... мой старый друг..., – говорит Илья радостно.
Лодку вытягиваем на берег. Мы идем по светлому березовому леску, между березами там попадаются европейские кедры и ели.
Внезапно Илья останавливается. Мы дошли к краю лесной поляны, и он твердо хватает мою руку и показывает.
– Гляди! Ты видишь?... Вот моя маленькая избушка!...
На противоположной стороне луга, чуть ли не полностью засыпанная накопившейся за много лет осенней листвой, как угловатый белый гриб, в укрытии, стоит хижина. Она построена в форме сруба из толстых стволов, у нее широкие ставни. Огромные железные стержни закреплены на них и у низкой, тесной двери.
Сюда мы ехали целыми днями, и не торопясь, но сейчас Илья бежит через луг, на ходу вытаскивает ключ из кармана, открывают засовы и замки, откидывает засовы, пролазит в избу, остается там на несколько мгновений и снова появляется снаружи, с сияющей улыбкой, всколоченными волосами, пиджак и рубашка расстегнуты, грудь гордо выпячена вперед.
Внезапно мне кажется, что он стал в несколько раз выше.
Осенний, залитый солнцем лес, падающие листья, бескрайняя уединенность, низкая изба...
Наружу вытягиваем два больших массивных стула, круглый, тяжелый стол, пестрая, веселая скатерть взметается над ним, и внезапно... все вокруг нас смеется. И маленькая хижина, которая была так неприметна и едва ли хотела отличаться от леса, сияет, и из окон, которые теперь широко открыты, она смотрит на нас как верная заботливая мать, как будто она долго, уже очень долго ждала и высматривала нас.
В избе две комнаты. В одном углу стоит похожая на камин печь из обожженной глины, в середине висит керосиновая лампа, на столах стоят массивные деревянные подсвечники, в которых еще находятся полуобгоревшие, толстые свечи. Илья зажигает обязательную лампаду перед иконой, и мы долгое время стоим у нее.
Во втором помещении широкие деревянные топчаны. На них разложены подушки и перины.
Все свидетельствует о большой заботливости, все изготовлено искусными руками, у которых когда-то было время и досуг. Обо всем побеспокоились, ни о чем не забыли. Даже целые оконные рамы, запасное стекло, вторая дверь, начатые стулья и стенная доска стоят в углу. Несколько тяжелых железных засовов, завернутых в смазанную жиром газетную бумагу, тоже приготовлены. В шкафах лежит не только посуда, но и белье, несколько крепких рубашек, полотняных брюк, портянок для ног. Пол настолько чист, как будто его только что подмели.
– Все это я сделал совсем один, все, что ты здесь видишь. Множество раз приходил я сюда, иногда еще с другой лодкой на буксире за моей, с большим трудом волочил я их обе по земле, пока не собрал все так, как ты сегодня это видишь. Я целое лето
Как рука любящей женщины скользит по голове мужчины, так и крестьянин касался и показывал мне произведение своих рук, которое он создал из ничего.
Наивысшее благо человека – это не работа, а возможность увидеть ее конечный результат, как бы он ни был примитивен.
– Как ты попал в эту местность? – спрашиваю я.
– Я однажды отправился на охоту от нашего охотничьего домика на острове в облюбованный лосями район. В тумане утра я увидел мощные рога. Они едва двигались, потому что были скрыты несколькими покрытыми мхом соснами. Я выстрелил слишком быстро. Меня уже на Японской войне наградили знаком за отличную стрельбу, но, я и сейчас этого не знаю, наверное, именно так и должно было случиться, я выстрелил и должен был идти за больным животным; оставленный кровью из раны след был слишком отчетлив. У меня не было времени, чтобы есть и пить. Лось шел через болото, как будто бы это была твердая земля, и, все же, я не мог дать животному околеть в лесу. Недалеко от этого луга я настиг и пристрелил его.
Я провел здесь несколько дней и стрелял только для того, чтобы получить только самое необходимое пропитание. Все прочее время я наблюдал за множеством дичи, которая резвилась беспечно в лесу и подходила прямо ко мне, не убегая прочь и совсем меня не боясь.
Людей тут тоже на многие версты нет. Никто не решится так просто целыми днями идти через море мха. Для наших охотников в этом нет смысла, потому что они и не предполагают, что этот лесной остров находится так далеко на севере, да и обратный путь с добытой дичью был бы для них слишком далек и слишком труден. Я поставил тяжелые железные запоры и засовы ради осторожности. Наверное, потому что я подумал, что вдруг все-таки кто-то, как я, придет сюда, тогда он не должен добраться до моего добра, я ведь его не украл.
Утром мы вышли в лес.
Насыщенная зелень елей и кедров, от самого светлого до самых темных цветов, рядом с ними светлые стволы берез с листьями всех оттенков чистого золота окружали нас всюду, где мы шли.
Шипение и бульканье глухарей и тетеревов становится все громче. Я смотрю на кусты. Там сотни этих больших птиц, которые пасутся вместе. Они ищут ягоды, насекомых, расклевывают иглы лиственниц и сосен.
Тихо мы подкрадываемся дальше. Кричит ворон. Он уселся на высокую крону дерева и оглядывает окрестности, наверное, чтобы высмотреть себе приятеля.
– Если ворон кричит, то скоро придет мороз, – говорит охотник.
Мы добрались до озера. С возвышенности, на которой лежит лес, мы смотрим вниз на него.
Теперь первый солнечный луч пронзает туман, и внезапно лес оживает во всех его трудно определимых цветах. Тихое дуновение колышет кроны деревьев, они шумят, медленно падают березовые листья к нашим ногам, касаются нас, присоединяются к другим. Они похожи на золотые дукаты. Голоса птиц звучат громче, веселее. Теперь все вокруг гогочет, свистит, щебечет, кричит, крякает, поет и кудахчет в разноголосице.