Четыре года в Сибири
Шрифт:
– Были ли у вас вследствие этого какие-нибудь преимущества?
– Нет, наоборот, Игнатьев после этого снова обшарил мою квартиру, да, он даже вскоре после этого пытался меня застрелить, чтобы избавиться от меня и тем самым, пожалуй, всего обличающего его.
– Есть ли у вас свидетели этой попытки покушения?
– Да. А вот тут есть от зацепившей пули. Все склоняются над моей рукой.
Вызывают Лопатина, приводят к присяге и опрашивают о деле, причем прокурор определенно обращает его внимание на значение данной клятвы.
– Расписывались
– При принятии заключенного и его дела, которые конвой вручил мне в закрытой сумке на железнодорожной станции Ивдель. Я, правда, не видел эти сто рублей, но видел обыкновенный запечатанный конверт, на котором было точно указано его содержимое. Я не был уполномочен открывать официально запечатанное дело.
– Есть ли у вас свидетели этого?
– Солдат Кузьмичев присутствовал там.
Палец прокурора скользит по строкам и останавливается, пожалуй, на указанном там имени, затем задает следующий вопрос: – Вы при этом не заметили ничего необычного, может быть, какую-то незначительную мелочь?
– Нет. Ни конверт, ни печать не были повреждены. На них был штемпель «Шлиссельбургская крепость», и если бы замок был поврежден, то я согласно инструкции тут же сообщил бы об этом. Я заметил лишь необычно большую сумму. Заключенным к их делам прилагается, самое большее, десять рублей. Эта сумма исходит в большинстве случаев от их родственников, или это плата за выполненную работу.
– Знаете ли вы о назначении этих денег?
– Да, господин прокурор. В случае освобождения заключенный может располагать ими, чтобы отправить весточку о себе и воспользоваться ими для оплаты за жилье, ночлег и пропитание.
– Однако, Игнатьев утверждает, что не видел как раз этот конверт с деньгами, даже если он и расписался за его получение. Подозрение падает на вас...
– Совершенно исключено, господин прокурор! – отвечает усердный Лопатин, немного громче. – Игнатьев проверял каждое отдельное дело в моем присутствии и нашел содержимое сумки правильным. Но в тот день я должен был доставить только заключенного Крёгера и его сопроводительные документы!
– Есть ли у вас какие-нибудь долги?
– Нет! – отвечает Лопатин возмущенно.
Его отпускают, вызывают Кузьмичева, который говорит то же самое под присягой.
– Видел ли ты, – обращается прокурор к нему, – как унтер-офицер Лопатин брал себе ключ от портфеля?
– Да, ваше высокоблагородие!
– Открывал ли кто-то из вас эту сумку по дороге?
– Никто. Унтер-офицер Лопатин привязал ключ к веревке его креста, а потом спрятал и то и другое под рубашкой. Так он вошел и в здание полицейского управления. Солдату приходится точно описать конверт с деньгами и, наконец, он заявляет: – Печать с царским орлом тоже была цела. На этот конверт у нас обращают особое внимание. И наш господин капитан тоже снова и снова напоминает нам об этом и обращает внимание на самые тяжелые наказания, если...
– Ты можешь идти, но подожди снаружи.
Солдат
– Хорошо! – обращается прокурор снова ко мне. – Вы должны оставаться в Омске так долго, пока мы вас не отпустим.
– Слушаюсь!
– Вы должны хранить молчание о причине вашего допроса.
– Я считаю это само собой разумеющимся!
Я выхожу из зала. Снаружи стоят мои оба часовых, вокруг них толпа любопытных. Теперь они глазеют на меня. Меня ведут в гостиницу.
– Мы должны остаться здесь на несколько дней, Фаиме. Военный суд еще не отпускает меня, вероятно, меня вызовут для показаний еще раз. Тебе не нужно бояться за меня.
– Это правда, Петр...? Мне не нужно за тебя бояться?
– Нет, нисколечко, дитя мое.
Мы едва успели покончить с обедом в нашем номере, как часовой открыл дверь, и вошел хорошо одетый господин среднего возраста, уже несколько располневший.
– Меня зовут Попов, господин доктор Крёгер. Я очень хорошо знаю господина вашего отца, с которым я уладил одно большое дело. Я – директор Государственных шахт Омска. Мое почтение.
– Я с радостью слышу, что вы в это время неприязни и озлобленности помните еще о немце, господин Попов. С этими словами я подаю мужчине руку. – Это моя жена, – представляю я Фаиме.
– О, совершенно очаровательная и экзотическая дама, господин Крёгер.
Вдруг мужчина подыскивает слова. – Впрочем... я прибыл к вам, чтобы составить вам, если вы это мне позволите... небольшое общество... Прокурор, который допрашивал вас, – мой личный друг. Я слышал от него, что вам придется на несколько дней остаться в Омске. Хоть мы живем здесь не так, как в Петербурге, но у нас есть все же несколько очень скромных возможностей для развлечения. Не хотите ли вы провести время за этим? Я охотно пригласил бы Вас, вы должны быть моим гостем, как я часто был вашим в Петербурге.
– Это очень любезно, господин Попов. Времена изменились, к сожалению, и в вашем великодушном жесте вы забываете, что у меня теперь нет никакой хорошей репутации в вашей стране. Вы занимаете столь важную и заметную должность во время войны, что такая любезность могла бы только навредить вам. Я был бы очень огорчен этим.
– Я уже подумал об этом, но пусть это будет моей заботой. Я хотел бы только знать, отвергаете ли вы мое предложение, господин Крёгер?
– Отвергаю ли? Нет, совсем наоборот, я очень рад, но я вовсе не хотел бы, чтобы старый клиент моего отца предстал из-за этого в плохом свете.
Едва мужчина ушел, как дверь снова открылась, и вошел очень помпезный офицер, за ним два унтер-офицера с застегнутыми револьверами.
– Господин Крёгер, у меня приказ выделить вам двух новых конвоиров для сопровождения. Я отправил других в казарму, чтобы они смогли хотя бы хорошо высыпаться.
– Я благодарю вас, что вы так любезно позаботились о моих «поводырях медведя». Я не мог сдержать улыбку. – Вы позволите мне немного прогуляться? Я хочу сделать несколько покупок... для моей жены.