Четыре голубки
Шрифт:
И потому в один прекрасный день мистер Тренкром, тяжело дыша, как мопс Кэролайн, заехал в коттедж Пэйнтеров и рассчитал своего работника. Вскоре после этого по счастливой случайности погиб могильщик церкви Сола, и Джуд занял его место.
Эта работа подходила его характеру и возрасту. Теперь, в шестьдесят с гаком, работа была тем, от чего он всячески пытался увильнуть, но не возражал немного потрудиться, если в охотку. Он обычно просил уведомлять о необходимости выкопать могилу за пару дней, к тому же работа на воздухе всегда ему нравилась. Он мог отбросить пару лопат земли и перекурить, а кроме того, это занятие помимо нескольких пенсов
Ему нравились похороны. Тоска собственной жизни казалась менее горькой, когда он наблюдал печаль других людей. Ему нравилось смотреть и отпускать замечания по поводу горя двух вдовушек, которые терпеть не могли мужей. Он с готовностью обсуждал в пивнушке Салли Треготнан добротность гроба или отсутствие оной, болтал даже дома, пока Пруди не велела ему заткнуться. Могилы бедняков и отсутствие гробов были другой интересной для него темой.
И хотя большая часть клиентуры была детьми и людьми молодыми, которых унесла та или иная эпидемия, особое удовольствие Джуд находил в похоронах сверстников. Каждую могилу он созерцал с облегчением и облизывал губы при мысли, что пережил очередного покойника. В подпитии по вечерам он с радостью рассказывал любому, кто готов слушать, сокращенную биографию усопшего, подчеркивая его неудачи и ошибки. Учитывая, что прожил он в деревне всю жизнь и теперь был одним из старейших ее обитателей, Джуд знал всех и каждого, а алкоголь, как водится, разжигал костер воспоминаний, так что прошлое вскипало, как молоко, и становилось куда богаче подлинной жизни.
В зависимости от настроения слушателей, иногда им нравились эти рассказы, а иногда нет. Временами они считали эти истории отличным развлечением и позволяли Джуду болтать, иногда раздражались при одном звуке его голоса и шикали на него. Как бы ни возмущался таким поведением Джуд, это подтверждало его уверенность в несправедливости всего сущего.
Как-то в сентябре он шел на кладбище в особо пессимистичном и раздраженном состоянии духа, поскольку накануне вечером Эд Бартл выкинул его из пивнушки. Скончалась старая тетушка Мэри Роджерс, владелица крохотной лавки в Соле, и Джуду предстояло заняться ее погребением. За ромом он выплеснул недовольство пастором Оджерсом и его речью у могилы: «Наша сестра ныне покоится с миром и готова к жизни в добродетели».
— Добродетели? Чего-чего? Эта старая швабра со своей грязной лавчонкой? Да от нее и полпенни не в жисть не дождаться, в долг ни на полпенни не отпустила бы! Ни полпенни, ни четвертушки! Стоило открыть дверь и войти в лавку, так она тут как тут, выплывает из подсобки и только и думает, как тебя обдурить. — Джуд отхлебнул рома. — Добродетель, ага! Добродетель! Обхохочешься. Прям до слез. Да тетушка Мэри спелась с Уолласом Бартлом, когда ей было пятьдесят восемь, а ему двадцать один, все знают, чем они занимались в той подсобке...
Джуду не позволили допить ром, поскольку он упустил из вида, что Эд и Уоллас Бартлы — кузены, и Эд может возражать против подобных высказываний. Джуд явился домой раньше и трезвее обычного за многие месяцы.
И потому на следующий день он тщательнее обычного искал причины для жалоб на несправедливость мира. Он немного полаялся с Пруди, но это не дало ему утешения, и Джуд отправился на работу. Чтобы опустить тетушку Мэри Роджерс на достойный уровень, предстояло насыпать над ней два фута земли.
Стоял погожий денек, солнечный, с обрывками облаков высоко в небе, и добравшись до кладбища, Джуд прислонился
Джуд всегда ненавидел собак. Ненавидел их лай, походку, виляющие хвосты и свисающие языки, их горячее дыхание и мерзкую привычку нюхать под хвостом у других собак. В глубине души, очень глубоко, Джуд был пуританином. Он без труда об этом забывал, когда дело касалось его собственных привычек, но это проявлялось в его предубеждениях. Он считал собак негодными созданиями. Вечно что-то лижут, вынюхивают, роют, просто непотребство на четырех лапах.
А из всех собак больше всего он ненавидел двух бродяжек, оскверняющих святое место. Они были бездомными, бегали сами по себе, гнусные надоеды, вечно рыскали вокруг и что-то вынюхивали, подвывали и дрались, тявкали на него издалека и «унавозили», как он это называл, всё кладбище.
Сегодня Джуд увидел одного из двух псов — большую дворнягу неопределенно-бурого цвета и с явной примесью колли. Псина копошилась в мягкой земле у могилы Джеймса и Дейзи Эллери и их шестерых детей. Ко всему прочему, собака решила зарыть кость.
Джуду это показалось особенно гнусным оскорблением, он знал обо всех костях, уже закопанных в этом месте, и не желал никаких добавок. А потом он отметил: мало того, что псина повернулась спиной, так и могильные камни в том углу образовали нечто вроде тупика, откуда некуда деться, если Джуд сумеет застать собаку врасплох. Джуд считал, что всех собак следует повесить, а уж этих двух и подавно, стоит только их схватить, но в поимке и заключалась трудность. Он взял лопату с длинной ручкой — «ленивку», как он ее называл, и стал подкрадываться ближе.
Трава между могилами была высокой и мягкой, и ветер дул в противоположную от него сторону. К своему собственному удивлению, Джуду удалось подобраться на нужное для удара расстояние. Он занес лопату над головой, но тут псина его услышала. Джуд вложил в удар все горести недели, но собака отпрыгнула и с визгом убежала, поскольку лопата попала ей по ребрам и хвосту. Инструмент ударился о камень и выскочил из рук Джуда, тот потерял равновесие и упал.
Падая, он заметил над могилой ту суку, а с ней и вторую псину — они скалились на него, а потом перепрыгнули через Джуда и убежали. Джуд почувствовал царапанье лап по спине и легкий укус в зад, а потом он сел, стряхивая землю с лысой головы и матерясь во все горло.
Маленький Найджел, последний из семейства Эллери, пораженно застыл, увидев выбегающего из церковного двора разъяренного мистера Пэйнтера, держащегося за седалище и повторяющего:
— Меня укусили! Укусило гнусное отродье безумной дворняги!
Джуд припустил к дому, находящемуся совсем рядом, и маленький Найджел последовал за ним, повторяя слова Джуда высоким дискантом, так что когда они добрались до последней хибары, их сопровождало уже с десяток человек.
Когда прибыла кавалькада, Пруди заваривала чай для кузины Тины из Марасанвоса. Пруди делала чай, когда только могла себе позволить, подаренный Демельзой большой чайник опустошался лишь раз в неделю, туда просто время от времени добавлялся кипяток и новая щепотка заварки.