Четыре грации
Шрифт:
Очередной рабочий день не предвещал ничего нового. Глафира собиралась заняться уборкой кухни, однако планы поменялись, когда её окликнула другая служанка Маша, которая служила у Журовых уже целый год.
— Глашенька, отнеси еду хозяевам, пожалуйста.
— А какие у тебя проблемы? — удивилась Глафира.
— А… Я… — Маша попыталась подобрать слова, — У меня много дел… В… В этом… Как его…
— Подожди… Ты что митрополита боишься?
— Ну это… Понимаешь, Глаша, он очень важное лицо на острове, а я боюсь оплошать.
— Что? — удивилась Глафира.
— Ну, я когда волнуюсь, становлюсь очень-очень
— Ну… Ладно. Мне в принципе не сложно.
Глафира отнесла поднос в столовую. Там обедали глава семьи пожилой господин Аркадий Журов, его молодая жена Элеонора, их сын Феликс, который по возрасту был ровесником служанки, и митрополит Андрей, который приходился главе семьи двоюродным братом. Все они обсуждали семейные дела. Как было положено, Глафира каждому члену семьи подносила тарелку с едой и наливала в чашку минеральную воду. Когда же очередь дошла до митрополита, случилось нечто странное. Девушка положила тарелку на стол, и она тут же почувствовала касание мизинца мужчины на тыльной стороне ладони. Глафира невольно отдёрнула руку, а Андрей, лишь потянулся к вилке, возле которой ранее была рука девушки.
— Какие-то проблемы, дитя моё? — спросил митрополит, увидев, как служанка удивлённо на него смотрит.
— Я… Это… Просто…
— Братец! — привлёк внимание Аркадий, — Ты мне ведь ещё одну вещь не сказал.
Семейный диалог продолжился. Элеонора, натянув улыбку, шепотом бросила Глафире: "Пошла вон." Девушка тот же покинула столовую.
Служанка шла по коридору красная как рак. Ей хотелось провалиться от стыда.
"Дура! Дура! Дура! Да как ты могла такое подумать?" — в мыслях корила себя Глафира.
***
Аглая вернулась в имение поздно вечером. В коридоре она застала Марианну, стоявшую у телефонного аппарата. Лицо сестры было очень тревожным. Когда же она заметила Аглаю, её губы нервно затряслись.
— Что случилось, Ма? — спросила Глаша, в ответ Марианна постучала подушечками пальцев по своим щекам, а затем в воздухе нарисовала очертания решётки, — Что?
Пелагея II
Как и было оговорено ранее, Пелагея ждала Екатерину у Феодоровского моста. С каждым часом ожидание настроение девушки становилось всё более тревожным. Грязные вид реки и тошнотворный запах бензина ещё сильнее угнетали грацию. Рыжую девушку пугало то, что её милая решила перед побегом признаться во всём мужу. Хоть Феодор Якушев был человеком не агрессивным по своей сути, но неизвестно, что можно было от него ожидать в такой ситуации. В напряжённом ожидание Пелагея простояла целых пять часов, серое небо стало чёрным, а Екатерина так и не появлялась на горизонте. В голову стали лезть ужасные мысли. Они душили девушку целый час, пока у неё не сдали нервы. Пелагея решила отправится в мастерскую Якушева.
На главном входе висела табличка "Закрыто", но в помещение горел свет. Клёнова решила зайти с чёрного входа. Дверь была приоткрытой, и девушка зашла во внутрь
— Катя! — окликнула Пелагея подругу, однако гробовое молчание послужило ей ответом, — Здесь кто-нибудь есть?
Девушка
— Катя? Феодор? — снова окликнула Пелагея хозяев, но в ответ тишина.
Несколько неуверенных шагов, и девушка резко отворила дверь, за которой скрывала кошмарная картина.
Вся спальня была перевёрнута вверх-тормашками, но самый ужас был сосредоточен в центре комнаты. В петле, привязанной к люстре, висела мёртвая Екатерина. Одежда на ней была вся изодрана, тело было покрыто синяками и порезами, а лицо было всё коричневым от запёкшейся крови.
Пелагея перестала контролировать свою дрожь. Она не могла поверить в то, что видела перед собой. Когда же девушка осознала, что это не кошмарный сон, она упала на колени. Через секунду, всю часовую мастерскую охватил дикий крик.
***
Местная церковь, пожалуй, была единственным местом в Белянской слободе, где ежедневно собирались все жители.
Пелагея не могла сосредоточится на службе, собственно, как и все члены её семьи. Благо Белянская слобода не настолько агрессивное общество, чтобы в слух обсуждать провинившуюся семью прямо в храме, однако Пелагея чувствовала осуждающие взгляды людей. И что самое интересное, из всех членов семьи Ивану Клёнову-старшему, который и опорочил честь свою и домашних, достаётся меньше всего, как и его сыновьям.
"Почему я, мама и сестры должны страдать?" — думала Пелагея.
После окончание службы девочка решила подождать, пока народ покинет церковь, дабы поговорить с отцом Дмитрием.
— Слушаю, дитя моё. — сказал старик.
— Скажите, батюшка, а почему мой отец и Марфа не получили равного наказания?
— А ты думаешь, Марфу слишком сурово наказали?
— Её изгнали из слободы, а моему отцу старейшины лишь почитали нотации.
— Твои отец поклялся перед образом Божьей матери, что его соблазнила Марфа. Не думаю, что он врал. — затем голос отца Дмитрия стал более строгий, — Скажи, дитя моё, почему ты желаешь зла своему родному отцу?
— Я? — была удивлена Пелагея.
— Ты желаешь своему отцу, после всего того, что он пережил, такого же наказание, что и блуднице Марфе. Что он тебе такого сделал? Разве он этого заслужил?
— Он? Пережил? — после этого Пелагея поняла, что вести диалог бесполезно, поэтому опустив голову, она, перед тем как покинуть церковь, сказала, — Простите, что побеспокоила.
Покинув храм, девочка направилась домой. По дороге она встретила Фёклу, которая разговаривала с одиннадцатилетней дочерью плотника Верой Беловой. Пелагея подбежала к ним.
— Здоровье тебе. — поприветствовала Вера.
— И тебе многие лета. — ответила Пелагея.
— Всё в порядке, Пелагея? — спросила Фёкла, слегка дотронувшись до плеча девушки.
— Да, я в порядке. — одно нежное прикосновение золовки Феодосии, заставило рыжую девушку забыть о неприятном диалоге, затем Пелагея обратилась к Вере, — Как эта девка?
— Её зовут Аня. Ну, всё могло быть и хуже.
— Да, я помню, как знахарка Акулина говорила маме, что эта Аня не протянет и трёх дней с такими-то травмами. — вспоминала Фёкла.