Четыре месяца темноты
Шрифт:
– Чтоб росли соленые огурцы? – Ергольцева закрутила на палец локон и посмотрела сквозь очки на подругу: оценит шутку или нет.
У Фаины кружилась голова, она оперлась на стол.
– Еще варианты.
– Мы не знаем.
– Подумайте.
– Говорите уже, Фаина Рудольфовна!
Учительница отрицательно покачала головой.
– Чтоб лизать землю! – Каштанов загоготал над собственной шуткой, одновременно кинув остатки ручки в Ергольцеву.
– Ну, ты и придурок. С тобой даже не сидит никто!
– Тихо!
– Вы слышали, как она меня назвала, Фаина Рудольфовна?!
– Ты
– А че я опять?
– Фаина Рудольфовна, можно ответить?!
Фаина с облегчением повернула голову на голос. Но это было не совсем то, что нужно. Руку подняла девочка, которая знала учебник лучше своей учительницы.
– Отвечай, Тамара.
– Может быть, на земле, в которой много соли, ничего не растет?
– Томка, не умничай! – осклабился Каштанов.
Девушка, худая, как спичка, больше похожая на мальчишку, повернулась к нему и сказала твердо и резко:
– Не умничать? Кто-то же должен унять словесный понос, который из тебя хлещет. Посмотри вокруг, малыш – от твоих шуток все хотят выйти погулять.
Класс одобрительно захлопал, кто-то даже присвистнул. Каштанов перестал кривляться и раскрыл рот. По уровню развития в девятом классе он вел себя как семиклассник. Тамара как ни в чем не бывало повернулась к учительнице.
– Прошу прощения. Мы говорили о соли. У меня просто бабушка на даче солью посыпает те места, где не хочет, чтобы сорняки росли.
Фаина Рудольфовна хотела сказать «правильно», но вместо этого почувствовала приступ тошноты. Она позеленела, бросила «прстите» и выбежала из класса.
– Рудольфовне приплохело.
– Заткнись, Каштанов. Ну ты и идиот! – Ергольцева брезгливо бросила в него огрызком его же ручки.
– Сама заткнись.
…Фаина подошла к раковине и начала осторожно смывать растекшуюся тушь. Она надеялась, что в классе не было слышно, как ее тошнило.
В туалете было душно, и она приоткрыла окно. Ей совсем не хотелось возвращаться в шумный класс – она вдруг подумала о том, как беззащитна.
Пожалела себя? Нет. Это что-то другое…
Как это «беззащитна»? Чужие дети вдруг показались ей опасными? После семи лет работы с ними? Нет, ерунда! Да, они опасны, но не для меня. А для кого же тогда?
Вдруг она начала догадываться, как будто пробираясь сквозь пелену, еще боясь признаться себе. Неужели? Сейчас?
Она потрогала пальцами живот и подошла к зеркалу, встала боком, потом другим, но ничего нового не заметила. Закрыла глаза и постаралась почувствовать, одна ли она здесь.
И ей показалось, что есть кто-то еще.
Фаина начала отсчитывать, и получилось, что дитя должно появиться на свет летом. Летом – когда она выспится, когда кожа ее хоть немного загорит, когда она перестанет жаловаться мужу на работу, когда бирюзовые стрекозы на юге начнут танцевать над кронами платанов свои брачные танцы, а на балконе будет сушиться белье. И повсюду будет пахнуть морем.
Ее щеки порозовели. Что, если так?
В любом случае впереди еще четыре месяца темноты, потом холодная, но короткая весна.
«Я выдержу их. Мы выдержим. Вместе».
Ей стало немного
Озеров
За день до выхода на работу Кирилл попросил своего дублера рассказать подробнее об участниках драки. Видимо, в понимании Фаины Рудольфовны характеристика учеников состояла исключительно в их успеваемости по истории и критерия «опасности или безопасности» общения с родителями. Он позвонил ей, чтобы договориться о встрече в школе, но она решила обсудить все по телефону. Их беседа получилась неимоверно долгой, и Фаина Рудольфовна, кажется, не замечала, что разговор шел за его счет.
– Кротов? Ну что я могу сказать о нем? По истории у него крепкая пятерка, он всегда готов. Меня вообще удивило, что он начал драку. Хотя, признаюсь, порой он ведет себя нервно и отвечает невпопад. Все может быть. Мать его я плохо помню. Кажется, она приходила ко мне однажды с каким-то вопросом по поводу учебников.
– Я ведь еще совсем не знаю их, вы не могли бы примерно описать его?
Для Фаины эта просьба оказалась мучением.
– Ну… э-э-э… мальчик с большими глазами. Ходит все время с яблоком…
Она бросила попытки и стала говорить про остальных.
– Урбанский Максим… Такой красивый мальчик! И очень бойкий. К нему у меня претензий по домашнему заданию нет, и по проверочной работе недавней тоже…
Кирилл нечаянно перестал слушать, а Фаина Рудольфовна минут десять рассказывала, какие задания она давала классу.
– Что вы знаете о родителях Урбанского?
– Что я знаю? Почти ничего. Их в школе никто ни разу не видел. Вот и все, что я знаю. В драке он вроде бы не участвовал, но Генриховна заставила его прийти и рассказать, как все было, в качестве свидетеля.
– Почему о драке нельзя было просто забыть? Подумаешь, мальчишки что-то не поделили.
– Забыть? – Фаина усмехнулась. – В гимназии, что напротив, за такое могут исключить! Это у нас здесь все лояльны. А потом приходят родители и требуют объяснений: при каких обстоятельствах у их ребенка на лице появились ссадины и синяки?
– Но прошло уже несколько дней, – недоумевал Озеров, – а родители так и не появились.
– Во-первых, Кирилл Петрович, бомба замедленного действия взрывается не сразу, так уж она задумана. Во-вторых, я понимаю, вы человек в образовании новый, но запомните, – она снизила голос до шепота, хотя в этом не было необходимости, поскольку говорила она с ним из дома, – они сдают нам своих детей, как в детский сад или как щенков во временный приют, если хотите. Большинство из них таким образом могут бесплатно от них отдохнуть с тем условием, конечно, чтобы мы обеспечивали их детям безопасность. Можно говорить красивыми словами о тех высоких знаниях, которые мы им здесь даем. Но реальность такова, что большинство детей так пресыщены интернетом, сериалами и играми, что полностью потеряли интерес к урокам. Они приходят отсидеть в своем безопасном загоне, куда их отправили родители, по возможности максимально развлечься в нем и вернуться домой.