Четыре степени жестокости

Холлиэн Кит

Иногда друзья и знакомые с любопытством расспрашивают о моей работе. Им хочется пикантных деталей, шокирующих подробностей. Но не думаю, что им было бы приятно узнать о реальном положении вещей. О том, каково женщине работать в подобном месте. Вряд ли им захотелось бы услышать о том, что делает Купер Льюис в комнате для сбора улик, или о действиях, которые приходится совершать, когда нет выбора. Они не желают, чтобы я рассказывала всю правду, в самых неприглядных подробностях. Вот почему мы называем гражданских «слабыми сестрами».

Мы

с Купером Льюисом играли и «интеллектуальную» игру: он делал вид, что не замечает меня, а я — будто его персона очень важна для меня. Вдруг я заметила на стекле нацарапанный значок из комикса Кроули.

Вся внутренняя поверхность стекла, словно паутиной, была покрыта различными рисунками. Не знаю, почему некоторые сотрудники охраны спокойно наблюдают за порчей казенного имущества, пока заключенные с помощью острого предмета выражают свое негодование, но рисунков было очень много. Порнографические картинки с изображением полового акта иди отправление естественных потребностей. Просто бессмысленные круги, беспорядочные линии и кое-как нацарапанные непристойные стихи. Раньше я не обращала на это внимания, как не замечаешь обычно гудение ламп над головой. Но теперь прямо с оргстекла на меня смотрела тыква с треугольными глазами и ртом.

Я встала с кресла, чтобы получше рассмотреть ее. Льюис с тревогой глянул на меня, словно я дикий хищник, который подошел к нему слишком близко. Однако я так ничего и не смогла понять. Это был всего лишь неумелый, почти детский рисунок, нацарапанный на стекле, но все же он снова пробудил во мне смутные воспоминания. Где-то я уже видела этот значок. Только вот не могла вспомнить, где именно.

Я сидела, погрузившись в размышления, когда дверь открылась и на пороге появился пожилой надзиратель Рей Маккей.

Я всегда немного смущаюсь, когда меня застают за делами, не связанными напрямую с моими обязанностями. Вот и теперь почувствовала себя так, словно меня застукали голой в душе. Но Маккею, похоже, было все равно. Он как ни в чем не бывало подошел ко мне и спросил, что я готовлю, будто мы с ним на пикнике.

Я пренебрежительно фыркнула.

— Сам посмотри, — ответила я и, не теряя чувства собственного достоинства, вернулась на свой трон. Маккей развернул складной стул и сел рядом.

Нам наконец-то удалось испортить настроение Льюису. Он нахмурился — зэки всегда с тревогой воспринимают появление нового надзирателя — и снова начал что-то насвистывать себе под нос. Но теперь его мелодия звучала более злобно и враждебно. Я вполне допускала, что Льюис и Маккей уже встречались при далеко не самых приятных обстоятельствах. Это вполне в духе Маккея. Правила для него — пустяковое препятствие. Он знал в тюрьме каждый закуток и легко мог затащить туда заключенного для «разъяснительной беседы». Он регулярно и безо всякого зазрения совести валял дурака, в то время как другие лезли из кожи вон, чтобы выполнить свою работу. Однако в отличие от многих старых

сотрудников тюрьмы, на которых я смотрела с презрением, я нежно любила этого человека. Он был для меня веселым дядюшкой, простым и добродушным, которого у меня никогда не было, но я всегда мечтала его иметь.

А еще, как говорится, с ним не приходилось скучать. Он с нетерпением рявкнул через стекло:

— Слушай, Купер, ты там что, пироги печешь?

У Льюиса лишь хватило ума предложить Маккею трахнуть самого себя.

— Почему они заставили заниматься этим меня? — спросила я у Маккея.

Это был риторический вопрос, и я получила на него риторический ответ:

— Потому что все говно подчиняется законам гравитации и падает вниз.

Неплохой девиз для нашей работы.

Маккей не производил впечатления человека, с которым можно вести задушевные беседы на интеллектуальные темы, но я знала, что он сообразительный и отличается широкими взглядами. Внешне Маккей напоминал ирландского полисмена со старой фотографии: плоское веснушчатое лицо, короткая стрижка, тяжелая складка на загривке. Одно ухо оттопырено и измято, словно по нему ударили чем-то тяжелым. В душе он был чувствительным, заботливым и очень обидчивым. Отличался вспыльчивостью, но с уважением относился к женщинам.

— Ты уверен, что он упакован? — спросила я.

Слово «упакован» весьма деликатно описывало ситуацию.

Маккей наклонился и посмотрел через стекло.

— Я смотрел запись. Он встречался в комнате для частных визитов со своей бабушкой и маленькой дочкой. Даже полный кретин догадается, что там установлены камеры, но у Купера не хватило мозгов, чтобы это понять. — заявил он. — Мы все видели. Все до мельчайших деталей.

Я поморщилась от омерзения. Маленькая девочка. Бабушка. Казалось, куда уж хуже? Впрочем, я регулярно и самым невероятным образом убеждалась в обратном.

— Это какое-то новое поветрие. — заметила я, — просить бабушку, чтобы она принесла тебе дозу?

Маккей повернулся ко мне:

— Милочка, речь идет не о наркотиках. Он засунул в себя мобильный телефон. Разве тебя не предупредили? — Поняв, что мне ничего не известно, он рассмеялся. — Ребята хотели увидеть выражение твоего лица. Вот тупые ублюдки. У тебя мог бы случиться сердечный приступ.

Некоторое время я молчала, пока до меня дошел смысл того, что я только что услышала.

— Он засунул в себя мобильный телефон?

Маккей кивнул:

— Да, кажется, это был «Самсунг».

— Господи. — пробормотала я.

Чего только они не засовывают себе в задницу. Я каждый раз с ужасом убеждалась, что нужда заставляет людей проявлять чудеса изобретательности.

— Да, Купер поначалу тоже не поверил. Он весьма скептически отнесся к предложению бабушки. Сказал: «Бабуля, он ни за что не влезет в мой зад». А она ответила: «Да нет, внучок, влезет. Я сама попробовала, прежде чем нести его сюда».