Четыре Сына. Рождение легенд

Барс И.

Воспользовавшись моментом, Селир начал медленно подходить к мальчишке, подняв руки к верху, показывая тем самым, что он с благими намерениями.

– Спокойно, малой. Тут тебя никто не тронет.

Мальчишка был настолько непредсказуем, что каждую секунду Селир ожидал от него стремительного броска маленького хищного зверя. Но дарс снова его удивил, задав вопрос на своем.

– Слушай, друг, я не понимаю, чего ты там лопочешь, но опасности для тебя здесь нет. Так что отдай мне эту штуку.

Со всей присущей в нем миролюбивостью, Селир подошел вплотную и забрал палаш, который

оказался настолько тяжел, что маг его чуть не выронил.

Все это время дарс сопровождал взглядом каждое движение Селира, параллельно быстро посматривая на толпившихся вокруг квихельмов. Сопротивления он не оказывал. Лишь требовательно-вопросительно смотрел. Селир повернулся к отцу, который уже оправился от загадочной травмы и теперь с интересом щурился на мальчишку.

– Пап, переводчика бы.

Кеий оторвался от созерцания мальчишки и посмотрел на квихельмов.

– На корабле кто-нибудь знает дарский? – спросил он. Ответа не последовало. Квихельмы только озадаченно переглянулись между собой. – Гожо!

Послышалось кряхтение, после чего первый ряд столпившихся мужчин раздвинулся, и взгляду собравшихся предстал хромающий Гожо, на лице которого аршинными буквами было написано, что он бы предпочел, чтобы его звали как угодно, только не Гожо. Кинжала в левом бедре уже не было.

– Не знаю, савит, – ответил Гожо. Хоть колдун и был его другом, но при посторонних субординацию квихельм соблюдал. – Этот язык аборигенов вообще мало кому известен. У нас из дарсов и квихельмов-то нет.

– А кок разве не дарс? – раздался сзади сильный чистый голос.

Селир сразу вспомнил, что дядя Барх, когда кричал на подчиненных, действительно, употреблял непонятные слова, которых ему отродясь слышать не приходилось.

– Зелих, приведи Барха! – тут же приказал Кеий, обращаясь к облокотившемуся на перила квартердека рослому мужчине с испещренным шрамами лицом.

Зелих с грацией рыси перепрыгнул через парапет, с глухим стуком приземлившись на палубу, где кучковались квихельмы. После чего направился в сторону камбуза.

Не прошло и двух минут, как вновь раздались шаги.

– Ну-ка разбежались-ка в разные стороны! – послышался запыхавшийся бас.

Квихельмы дружно расступились, и на свет серебряной Чары вышел, нет, выплыл, как раздутая бригантина, корабельный кок. Все волосы с лысой головы, похоже, проросли в богатые рыжие усы, являющиеся главным достоянием его рельефного от складок лица. Несмотря на то, что Барх не являлся квихельмом, одежду он носил точно такую же, только вместо безрукавной туники у него была черная рубашка, но не на крючках, а на позолоченных пуговицах. Этих пуговиц Селир боялся больше всего. Толстое необъятное пузо кока беспощадно натягивало края одежды, так что бедные кругляшки натужно впивались в ободки своих петель, грозя всем окружающим рано или поздно выстрелить без предупреждения.

– Так-так-так, – мурлыкнул Барх, подходя ближе к Селиру и мальчишке. – Кто это тут у нас?

– Дядя Барх, – начал маленький чародей. – Это дарс. Нам бы про него узнать побольше, да и объяснил бы ты ему, куда он попал.

– Дарс!? – восторженно воскликнул кок, наклоняясь к мальчишке, насколько позволил

объемный живот, заглядывая ему в глаза и что-то пытаясь там найти. – Ядрёны макароны! И вправду дарс! Хо-хо! Хо-хо-хо!…

Хохокал он долго, от души, сложив руки на обтянутом тканью брюхе. Оно словно ожило и колыхалось, колыхалось, как желе на тарелочке. Селир не любил, когда кок так веселился, ведь угроза выстрела в такие моменты становилась как никогда острой.

Стоящий рядом мальчишка с ужасом смотрел на толстяка.

– Дядя Барх, ты его пугаешь! – прикрикнул Селир, чтобы его услышали.

Кок перестал оглашать окрестности своим громоподобным смехом.

– Ну что ж. Надо, так пообщаемся. Сто лет уже на дарском не говорил. Эх, порадовали вы старика…

Не такой уж и старый Барх дернул себя за ус, после чего на незнакомом языке обратился к мальчишке.

Маленький дарс долго смотрел в глаза корабельному повару. Селир один заметил, как маленький кулачок сжался, разжался. И только после этого мальчишка ответил:

– Тэйп…

Разговаривали они долго. Многие квихельмы уже разошлись по своим делам, потеряв интерес. С каждым новым вопросом, ответ становился длиннее, а лицо Барха мрачнее. Спустя где-то полчаса, кок взъерошил черные волосы на голове маленького дарса и по-отечески ему улыбнулся.

– Селир, отведи его в мою каюту. Мальчик должен отдохнуть. Он многое пережил, – произнес Барх, подтолкнув мальчишку к магу. – У меня в тумбе ларковые палочки есть, угости его и уложи спать.

Селир глянул на отца.

– Ступай, – кивнул головой Кеий.

Маленький чародей послушно направился в каюту кока, предварительно махнув рукой мальчишке, показывая, чтобы он следовал за ним.

***

– Ну что? – стоило детям скрыться из виду, нетерпеливо спросил Кеий.

– В общем, звать его Тэйп Хардраг. Пять лет недавно стукнуло. Он сын султанского повара и рабыни, которая совсем недавно стала служанкой у байбише. Их видимо убили, как и всех в Дарсане. Во время нападения, Тэйп спал на одном из парящих островов. Он сказал, что там какой-то водопад есть и из-за него ничего не слышно, поэтому мальчишку никто не заметил, да и он сам пропустил всю заварушку. Говорит, султана Бархиса убил его младший брат Хмирис. Редкостная надо сказать сволочь. Уж насколько давно я покинул Кемиз, но об этом ублюдке наслышан. Тщеславен, эгоистичен, подл, как Кардаш, да вдобавок ко всему труслив не в меру. До сих пор ума не приложу, как он решился пойти против самого Бархиса! Мальчишка говорит, ему помогали какие-то люди, по описанию похожи на мортенийцев…

– Это да. Они по всему Хасару разгуливали, как у себя дома! – подтвердил Гожо, сидящий на большой слегка подгнившей бочке и вытянув раненую ногу во всю длину.

– А, Ардал значится… – задумчиво дернул щекой Барх, сложив руки крестом на пузе, после короткой паузы он продолжил свой рассказ: – Так вот. Значит, убил он не только Бархиса, но и всю его семью вырезал. Все это на глазах Тэйпа. Последнюю зарезали байбише. Он сказал, что любил ее, как вторую мать, и не смог оставаться на месте, когда ей отрубили голову. Так-то его и обнаружили…