Четыре тысячи историй
Шрифт:
– Василий Петрович, скажите, сколько вы сделали операций?
Максимову этот вопрос не понравился. Разве в количестве дело? Кто начинает свое знакомство с сухой арифметики? Но Василий Петрович не показал своего недовольства и сдержанно ответил:
– Всех не считал.
– Ну а тех людей, которые не могли бы жить, если бы не ваша помощь? Замполит смотрел на врача своими черными глазами с такой теплотой, что они казались бархатными.
– Таких людей у меня было четыре тысячи.
– Четыре тысячи сложных
Василий Петрович слушал замполита и чувствовал, как учащается биение сердца, ощущал в себе какой-то прилив сил, словно речь шла вовсе не о нем, а о какомто другом человеке, о другом докторе.
Так они познакомились. И оба поняли: что-то большое и хорошее потянуло пх друг к другу. Они быстро сблизились и с той поры дружат, как говорят, домами, только вот последнее время видятся редко: все дела, дела.
Замполит встал из-за письменного стола, на котором осталось лежать загадочное письмо. Рука Михаила Степановича магнетически потянулась вновь к нему.
Ах, солдат Ясников! Как же это ты? Разве можно курить, когда обслуживаешь машину? Да еще в промасленной одежде... Вот и вспыхнул факелом. Эх, молодежь, молодежь...
Помнится, операцию назначили тогда лишь на десятый день. Много времени ушло на стабилизацию состояния больного. Ясников был выведен из шока, и, когда наступил подходящий час, Максимов решился оперировать.
Утром он позвонил супруге в лабораторию:
– Готовы анализы?
– Минуточку.
Людмила Ивановна нажала кнопку целлоскопа.
На экране аппарата появились зеленые, бегущие снизу вверх нити. Их становилось все больше, они сливались в сплошные языки зеленого пламени. Лейкоцитоз был высоким. Врач это предполагал, но к операции продолжали готовиться.
Операционная медсестра Нина Васильевна 1ульшина ходила между шкафов с разложенными на стеклянных полочках кусачками Листона, незамысловатыми долотами и молотками, циркулярными пилами, фрезами и сверлами. Нет, сегодня весь этот набор инструментария для костных операций ни к чему. А ранорасширители? Взяла приготовила на всякий случай.
С Василием Петровичем Нина Васильевна работает не один год. Бок о бок. Рука к руке. И слов никаких пе надо. Правда, первое время Максимов взглядом указывал на тот или иной инструмент и барабанил пальцем по краю стола, что означало "скорей, скорей". Теперь он уже никогда этого не делает.
Медсестра включила, проверила работу электродерматома, аппарата для кожпой пластики.
Разлился свет бестеневых ламп. Василий Петрович кивнул в сторону анестезиологов:
– Наркоз.
Зажужжали аппараты, принимая на себя обязанности помощников хирурга. Все началось так, как было четыре тысячи раз.
И вдруг:
– Падает пульс.
В руках хирурга
Дыхание больного катастрофически слабело. И вот...
остановилось сердце. Мгновенно длинная игла понесла спасение - укол в сердце. Безрезультатно. Хирург массирует левую сторону груди. Сердце не работает. Наступила клиническая смерть.
А там, в коридоре, мать Ясникова. Она ждет, надеется, верит.
Полковник Максимов продолжал массировать грудь.
Глаза ассистентов напряженно следили за хирургом. Лицо его было сосредоточенным, на лбу сбежались морщипы. И каждый понимал: он не отступит. Но что же, что сейчас будет предпринято?
Василий Петрович протянул руку в сторону Нины Васильевны. "Чего он хочет?" - Медсестра растерянно дотрагивалась то до одного, то до другого инструмента.
И тогда, как несколько лет назад, он забарабанил по краю стола и крикнул:
– Йод!
Решение было принято мгновенно. Теперь все поняли: хирург будет вскрывать грудную клетку. И он вскрыл. Пригодились Нине Васильевне ранорасширители, ох как пригодились! Через несколько секунд врач взял в руку сердце. С первого взгляда оно почему-то казалось перламутровым, темно-вишневое, с синей сеткой сосудов, сердце было в точности таким, каким рисуют его в атласах. Но и как в атласах, оно было недвижимо.
На оживление сердца у врача есть только четыре минуты. Если оно заработает спустя пять минут, то человек, оживший на столе, проснется неполпоцеппым, лишенным рассудка на всю жизнь. Только четыре минуты!
Врач сжимал и разжимал руку. По лицу потекли струйки пота. Это был крик, которого никто не услышал. Врач призывал на помощь всего себя, а рука его работала, работала, работала. И вдруг первые робкие удары...
Не надо видеть хирурга после операции. Однажды Михаил Степанович встретил своего друга перед началом его работы. Он пришел в лабораторию к Людмиле Ивановне посмотреть последние, самые свежие анализы.
Спокойная, ровная походка. Вид сильного, собранного человека. А потом встреча спустя восемь часов. Нет, не надо видеть врача в этот час. Михаилу Степановичу хирург показался спринтером, упавшим на финише.
А может, изможденным марафонцем... Нет, все не то.
Замполит тогда только молча пожал ему руку, никакие слова были не нужны...
Василий Петрович тихо и незаметно вошел в кабинет, положил свои усталые, в густых огненных веснушках руки на плоскость стола. Улыбается Марина, словно говорит: "Ничего, ничего. Все будет хорошо..." От тишины звенит в ушах. А мимо кабинета, мимо ожидающей матери на каталке провезли Ясникова с бьющимся сердцем.
Сутки Василий Петрович не отходил от постели Ясникова, сутки не появлялся дома. Всполошилась тогда Людмила Ивановна, позвонила Костиным. Михаил Степанович пришел в отделение.