Четыре жезла Паолы
Шрифт:
Хуже некуда — ощущать свою полную и несомненную бесполезность. Куда хуже, чем беспомощность. Паола поднесла ладони к глазам. Пальцы слегка дрожали. Тонкие, слегка пахнущие полынью и жирной бабкиной мазью. В них не течет больше целительная сила магии Жизни. Бессильные крылья мертво висят за плечами. Только мешают. Что за бесполезное существо!
Я не заплачу, сказала себе Паола. Что толку в слезах.
Кожаная занавеска дернулась, откинулась, уронив на войлочный пол косой прямоугольник лунного света. На пороге, подсвеченная тусклой
А потом темнота сипло выдохнула голосом Сай:
— Ола, помоги!
Наверное, думала Паола, я буду сильно смеяться потом, когда все закончится. Принять Таграна с Сай за какого-то не то орка, не то вовсе чудовище. Хорошо еще, ничего тяжелого в руках не держала, а то б как огрела…
Тагран ругался сквозь зубы, хрипло, зло и безостановочно. Почему-то эта ругань делала его ближе. Понятнее. Точно так же, Паола помнила, заговаривали боль грязной бранью солдаты из родного гарнизона.
А потрепали Таграна сильно. Бабка Тин-лу промыла его раны — глубокую рубленую вдоль бедра, рваную на плече и множество небольших, но обильно кровоточащих, на руках, груди, ногах, — и теперь шила, доверив Паоле смазывать раны, быстро и густо, следом за своей иглой. Девушка накладывала на швы вонючее бурое месиво из глиняной миски, стараясь не вглядываться в сведенные болью бугры мускулов и не обращать внимание на струйки крови. Думала: странно, как это варвары и зеленокожие делят одну степь и до сих пор не вырезали одни других подчистую.
Ночной тревогой они были обязаны именно зеленокожим. Как поняла Паола частью из ругани Таграна, частью из коротких, на бегу, объяснений Сай, к стоянке степняков вышла совсем небольшая банда, и стаей-то назвать язык не повернется: орк и с десяток гоблинов. На становище напасть побоялись. Покружили, пооблизывались издали, но соображения хватило понять, что здесь им удача не светит. А потом заметили стоящее на отшибе жилище. Надеялись на легкую добычу — откуда им было знать, что лекарку и шаманку хранит сила более могучая, чем смертные воины.
С рассветом они убрались бы несолоно хлебавши — или, быть может, озлобились бы и вовсе забыли осторожность, и тогда, как бы ни повернулось дальше, бабке Тин-лу, всегда выходящей поутру первой, точно не жить. Но случилось иначе. Тагран ходил на разведку далеко в степь и припозднился с возвращением. Услышал орочий рык рядом с домом шаманки и кинулся в бой, даже не дав себе труд подумать и позвать подмогу. Его счастье, что орк был всего один, а гоблины против степняка не бойцы, а так, мелочь кусачая.
Вошла Сай, высыпала на пол перед Таграном пригоршню кривых клыков:
— Твое.
Тот едва заметно кивнул, не прекращая ругаться.
— Всех обошла? — спросила бабка.
Сай фыркнула:
— Нет, половину! Глупое спрашиваешь.
— Принесла?
— А-а, да, — понимающе протянула шаманка. Поставила на
— Хорошо. Воду на питье ставь греться. И углей принеси, тех, что от громового дерева.
— Что это? — тихо спросила Паола.
— Кровь трупоедов.
— Зачем?
— Видишь, — лекарка ткнула пальцем в Таграново порванное плечо, — покусали его. И на ногах тоже. У трупоедов укусы гнилые, долго не заживают. На их же крови снадобье варить надо, тогда хорошо.
Бабка наложила последние стежки, бросила кривую иглу в угли жаровни. Велела Паоле:
— Живей мажь, помогать станешь.
Засуетилась, выкладывая в рядок пучки трав, амулеты, какие-то кости, камушки, кусочки тусклого металла — похоже на серебро, мимоходом отметила Паола.
Мази хватило как раз, на последнюю царапину. Паола соскребла остатки с донышка. Показала бабке пустую миску:
— Все.
— Хватило?
— Да, как раз.
— Ну и ладно. Иди сюда, гляди.
Лекарка расстелила на полу кусок чистого полотна, торжественно водрузила в центре круглый черный камень с выемкой посередине. Дала Паоле увесистый пестик из такого же черного камня, высыпала ворох трав:
— Перетирай. Быстро, нам успеть надо, пока кровь не свернулась. А ты, — подскочила к неловко шевельнувшемуся Таграну, — пойдем, уложу.
Воин мотнул головой:
— Я лучше здесь.
Сделал движение лечь, вошедшая Сай подхватила под локоть:
— Не здесь, тебя укутать нужно! Да пошевелись же ты немного!
— Моя близко, — бросила Паола, — дойдет.
Бабка фыркнула, подхватила Таграна под другую руку:
— Слышал, парень? Давай, два шага прошагай уж как-нибудь!
Паола чихнула: травяная пыль забивала нос. Пестик лег в ладонь неожиданно ловко, сразу вспомнилось, как мама сажала маленькую Олу толочь ягоды шиповника. Шиповник рос за домом, и перед крыльцом, и под окном, Ола собирала ягоды, лезла на крышу и ссыпала их в стоящий на солнечном местечке противень. Несколько дней лазила ворошить, пока не просохнут, а потом брала ступку и пестик и усаживалась толочь. «Кто пьет шиповник, никогда не болеет», — говорила мама.
Перетирать бабкины травы было куда легче, чем твердые, норовящие выпрыгнуть из-под пестика ягоды. Руки Паолы работали сами; она же тем временем глядела, как лекарка и шаманка укладывают Таграна в ее постель, укутывают ее меховым одеялом, а сверху кидают еще и бабкино лоскутное. Как Сай заваривает травы и поит воина горячим отваром, а потом садится в изголовье и начинает нашептывать чары-заговоры. Как бабка пристраивает на жаровню широкую чашу, изрисованную по бокам непонятными знаками, льет в нее орочью темную кровь, мешает деревянной мешалкой, напевая заклятие: три круга посолонь, один противосолонь, то амулетом поверху проведет, то камень в чашу кинет, то уголек из принесенной Сай жмени — «от громового дерева», вспомнила Паола.