Четырнадцатое июля
Шрифт:
Камилл (недовольный и встревоженный). Ты говоришь так, словно уверена, что с нами стрясется беда.
Люсиль (улыбаясь). Ты слабее меня, мой герой.
Камилл (улыбаясь). Ты права. Да, мне нужно знать, что я любим. Одиночество для меня непереносимо.
Люсиль. Я тебя никогда не покину!
Камилл. Никогда! Что бы ни произошло, мы все примем вместе, ничто не разлучит нас, ничто не сможет разомкнуть наши объятия...
Короткая пауза, Люсиль замирает, склонив голову на плечо
(Смотрит на нее.)Ты спишь?
Люсиль (поднимая голову). Нет. (Вздыхает.)Сохрани нас бог от испытаний!
Камилл (скептически). Бог?
Люсиль (молчит, прислонившись щекой к оконной раме и обняв Камилла за шею; после паузы). Ты не веришь в бога?
Камилл. Еще нет.
Люсиль. Что ты хочешь сказать?
Камилл. Мы создаем его. Завтра, если только меня не обманывает сердце, завтра уже будет бог — человек.
Люсиль закрывает глаза и засыпает.
(Нежно.)Люсиль... Спит...
Робеспьер (переходя улицу, замечает Камилла). Ты все еще тут, Камилл?
Камилл. Тише!
Робеспьер. Ты забываешь свой долг.
Камилл показывает на Люсиль.
(Понижая голос и разглядывая Люсиль.)Бедняжка... (Смотрит на обоих неподвижным взглядом.)
Приближающийся барабанный бой будит Люсиль.
Люсиль (заметив Робеспьера, вздрагивает в испуге). Ах!
Камилл. Что с тобой, Люсиль? Это наш друг, это Максимилиан.
Робеспьер (улыбаясь, кланяется ей). Вы меня не узнаете?
Люсиль (все еще дрожит). Вы меня так испугали.
Робеспьер. Простите.
Камилл. Как ты дрожишь!
Люсиль. Мне холодно. До свиданья, Камилл! Я так устала! Пойду спать.
Камилл, улыбаясь, посылает ей воздушный поцелуй. Робеспьер кланяется. Она скрывается, так и не оправившись от испуга, ответив им лишь кивком головы. Занимается заря. Небо за Бастилией розовеет. Вместе с отдаленными криками доносится сухое щелканье первых ружейных залпов.
Робеспьер (поворачиваясь в ту сторону, откуда доносится шум). Идем! Сегодня не до любви!.. (Уходит.)
Камилл (спускаясь с баррикады). Не до любви?.. Тогда до чего же? Разве не любовь взбудоражила весь город? Разве не любовь переполнила все сердца? Разве не на алтарь любви приносится обильная жертва человеческих жизней? О моя любовь! Ты не себялюбива, ты крепкими узами привязываешь меня к людям. Ты — все. Ты объемлешь мир. Не одну только Люсиль я люблю. Я люблю вселенную. Любя Люсиль, ее дорогие глаза, я люблю всех, кто влюблен, всех, кто страдает, всех, кто счастлив. Люблю все, что живет и умирает. Люблю! Я чувствую, как от пламени, которое горит в моем сердце, закипает сила народная, а на востоке, за Бастилией, алеет небо. Все тени ночи исчезают, и Бастилия тоже исчезнет, как кошмар!
Бастилия, чудовищная и мрачная, возвышается в глубине
Камилл (смеется и показывает Бастилии нос). Зверь рычит... Ворчи, щерься! Свора гончих уже окружила тебя! Король любит охоту — ну что ж, поохотимся на короля!
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
Вторник, 14 июля, после полудня.
Внутренний двор Бастилии [5] . Налево — подножие двух огромных башен; сами башни не видны зрителю. Башни соединены каменной громадой толстых крепостных стен, которые возвышаются подобно уступам гор. В центре сцены — ворота и подъемный мост, сообщающийся со двором Управления. Направо расположено одноэтажное здание, примыкающее к другим башням. При поднятии занавеса инвалид Бекар и его товарищи находятся на сцене — около пушек. Вентимиль, командующий инвалидами, сидит со скучающим, рассеянным видом. По подъемному мосту снуют швейцарцы, сообщая о ходе сражения, завязавшегося за внешними воротами двора Управления. За сценой перестрелка, бой барабанов и крики толпы. Над стенами поднимаются клубы дыма.
5
В Бастилии было два главных двора: двор Управления коменданта, окруженный глубоким рвом и сообщавшийся с городом посредством подъемного моста с двумя караульнями, и внутренний двор, огражденный стенами и башнями; его отделял от двора Управления второй ров, второй подъемный мост и третья караульня. — Р. Р.
Де Лоней (комендант Бастилии, взволнованный, возбужденный, появляется со стороны внешнего двора). Как вам это нравится, господин де Вентимиль? Они атакуют! Подумать только: атакуют нас!
Вентимиль (не подымаясь с места, вялым, слегка насмешливым тоном). Прекрасно, господин де Лоней, пусть их атакуют. Нам-то что? Если только они не обзаведутся крыльями, как господа Монгольфье, им ни за что не проникнуть к нам.
Инвалиды (между собой). Черт побери!
Бекар. Мне жаль этих дурней! Ведь их раздавят. Все они тут полягут. Эти подлецы швейцарцы стреляют по ним вовсю. Нечего сказать, хорошее занятие — расстреливать беззащитных людей, когда сам находишься в укрытии, за крепостными стенами!
Один из инвалидов. Но ведь и то сказать; как могло им прийти в голову полезть на нас!
Бекар. Кто их разберет, что у них на уме! Нам этого не понять; в наши времена было по-другому. Теперь все какие-то свихнувшиеся, в особенности за последний месяц. И все же нельзя обращаться с ними, как с врагами. Не такие уж они плохие люди и к тому же ведь французы.
Инвалид. Что поделаешь, когда есть приказ! Не нужно было им соваться.
Бекар. Уж это само собой. И, знаешь ли, все-таки приятно, когда слушаешь эту музыку. Не думал я, что мне еще придется участвовать в сражении.
Де Флюэ (командир швейцарцев, выходит из внешнего двора). Господин комендант, прошу вас, распорядитесь сжечь соседние дома. С крыш этих домов они могут держать под обстрелом двор крепости.
Де Лоней. Нет, нет, я не имею права уничтожать частную собственность. Не могу.