Чингисхан

Ян Василий Григорьевич

– Я повторю здесь то, что всегда говорил с высоты мембера [101] в мечети. Достоверный хадис [102] пророка – да будет благословенно его имя и прославлено! – говорит: «Кто будет убит при защите своей жизни и имущества, тот – мученик, тот джахид». Все сейчас должны из мрака мирских дел выйти на путь повиновения и разбить отряды забот мечом отваги и усердия.

– Мы все готовы сложить наши головы на поле битвы! – воскликнули сидевшие.

101

Мембер –

кафедра, амвон.

102

Хадис – предания о жизни и словах пророка Магомета, не вошедшие в Коран.

– Но что же ты советуешь? – спросил шах.

– Ты – великий полководец, ты – новый Искендер! – сказал старый имам. – Ты должен двинуть все твои бесчисленные войска на берега Сейхуна и там встретить в решительной битве язычников-монголов. Ты должен со свежими силами напасть на врагов, прежде чем они успеют отдохнуть от тяжелого пути по пустыням Азии.

Мухаммед опустил глаза, промолчал и приказал говорить следующему.

Один кипчакский хан сказал:

– Необходимо пропустить монголов во внутренние пределы нашего царства. Тут, зная хорошо местность, мы легко уничтожим их.

Другие кипчакские ханы советовали предоставить Самарканд и Бухару своей участи, полагаясь на крепость их высоких стен, а позаботиться лишь о защите переправы через многоводную реку Джейхун, чтобы не пустить монголов дальше в Иран.

– Я знаю хорошо этих грубых кочевников, – сказал один хан. – Они пройдут по стране, пограбят ее, но долго здесь не останутся. Они не любят жары. И они и их кони привыкли к холодной зиме. Пока монголы будут у нас хозяйничать, постараемся сберечь нашего любимого падишаха – да продлится на сто двадцать лет его царствование! Мы отступим за хребты Гиндукуша и пойдем дальше к Газне. Там мы соберем новое большое войско. Если же окажется необходимым, то мы сможем удалиться в Индию. А тем временем монголы насытятся добычей и вернутся обратно в свои степи.

– Речь малодушного! – проворчал Тимур-Мелик.

Мухаммед спросил своего сына Джелаль эд-Дина:

– А ты что предложишь?

– Я твой воин и жду твоего приказания.

– А ты, Тимур-Мелик?

– Побеждает нападающий. А кто только защищается, тот обрекает себя ветру тления, – ответил Тимур-Мелик. – Оттого слабый человек, смело нападая, побеждает разъяренного сильного тигра. А уходит за горы тот, кто поджимает хвост, кто боится встретиться с врагом лицом к лицу. Зачем ты меня спрашиваешь? Я давно прошу тебя: отпусти меня туда, где уже рыщут передовые татарские разъезды. Я испробую в стычках с ними, верно ли попадает моя стрела, не отяжелела ли моя светлая сабля!

– Пусть так будет! – сказал Мухаммед. – Скоро откроются от снегов перевалы, и монголы начнут спускаться с гор в долины Ферганы. Там на монгольских головах ты испытаешь свою саблю. Назначаю тебя начальником войск города Ходжента.

Все опустили глаза и соединили концы пальцев. Ясно было, что шах гневается на прямодушного Тимур-Мелика, невоздержанного в речах, как и неудержимого в битве. Он никогда не подливал меда лести в поток красноречия хорезм-шаха. В Ходженте стоял незначительный отряд, и для испытанного вождя Тимур-Мелика не было почета стать начальником ничтожной крепости. Но в словах Тимур-Мелика скрывались обидные шипы, и Мухаммед добавил:

– Тимур-Мелик утверждает, что побеждает только нападающий. Но на войне нужна не слепая храбрость, а рассудительность. Я не обижу и не оставлю ни одного города без защиты. Я тоже думаю, что монголы или татары, закутанные в овчины, не выдержат нашей жары и долго

здесь не останутся. Лучшая защита для мирных жителей – несокрушимые стены наших крепостей и…

– И твоя могучая рука! Твоя мудрость! – воскликнули льстивые ханы.

– Конечно, войско, руководимое мною, будет грозной, непоколебимой скалой на пути татар, – сказал Мухаммед. – Разве храбрый Инальчик Каир-хан не держится уже пять месяцев в осажденном Отраре, этим задерживая натиск монголов? Он стойко отбивает все их приступы, потому что я вовремя послал туда в подмогу двадцать тысяч храбрых кипчаков…

– Удалец Каир-хан! – воскликнули ханы.

– Мне говорили верные, знающие люди, что войско татарское по сравнению с моим войском ислама то же, что струйка дыма среди черной ночи. К чему его бояться? Я оставлю в Самарканде сто десять тысяч воинов, не считая добровольцев и двадцати могучих боевых слонов устрашающего вида. В Бухаре имеется пятьдесят тысяч храбрецов. Также и во все другие города я послал по двадцать и по тридцать тысяч защитников. Что же останется от татар Чингисхана, если целый год они будут задерживаться у всех крепостей? Новых войск к нему не прибудет, и его силы будут таять, как снег летом…

– Иншалла! Иншалла! (Дай-то Аллах!) – воскликнули все.

– А я тем временем, – продолжал шах, – соберу в Иране новые войска правоверных. Я со свежими силами так разгромлю остатки татар, что и внуки и правнуки их побоятся когда-либо приблизиться к землям ислама.

– Иншалла! Иншалла! – восклицали ханы. – Это истинно мудрая речь непобедимого полководца!

К шаху подошел начальник диван-арза и передал записку. В ней было краткое сообщение, доставленное нищим дервишем, с трудом пробравшимся сквозь монгольские посты, что двадцать тысяч кипчаков, шедших к Отрару и посланных туда шахом, изменили и перешли на сторону монголов. Все смотрели с тревогой на Мухаммеда, стараясь угадать по его лицу, хорошие или плохие вести. Шах сдвинул брови и прошептал:

– Пора, медлить нельзя! – Затем он встал и, выслушав молитву имама, удалился во внутренние покои дворца.

Глава вторая

Курбан-Кызык сделался джигитом

– Эй, Курбан-Кызык, [103] эй, шутник! Отныне ты не будешь больше ковырять землю. Хорезм-шах назначает тебя главным начальником своих храбрых войск. – Не слезая с коня, джигит стучал рукоятью плети в низкую, кривую дверь хижины Курбана.

– Что еще за новая беда стряслась над нами? – кричала худая сгорбленная старуха, мать Курбана, торопливо ковыляя с огорода.

103

Кызык – шутник, скоморох.

– Выходи скорее, Курбан! Чего он спит днем? Верно, опился бузы. [104]

– Где нам думать о бузе! – причитала старуха. – Сперва Курбан целую ночь сторожил на канаве, пока не пошла вода, затем он заливал свой участок, а потом один дрался с четырьмя соседями – они хотели раньше времени отвести его воду на свои пашни. Теперь Курбан весь в синяках лежит и охает.

Старуха скрылась в дверях хижины, а оттуда показался Курбан. Он стоял встрепанный, протирая глаза, и со страхом вглядывался в нарядного лихого всадника на сером в яблоках коне.

104

Буза – хмельной напиток, изготовляемый из проса или риса.